Посл этого мы потихоньку выбрались изъ Оранжъ-Флатъ.

Мы пошли по направленію къ сверу, чтобъ добраться до полотна желзной дороги, и шли нсколько часовъ подъ-рядъ. Наконецъ, Іецъ объявилъ намъ, что ему необходимо немного выспаться. Что касается насъ обоихъ, то мы могли бы итти и дальше. Мы шли по степи и не видли никакихъ признаковъ разсвта. Такъ какъ по ночамъ стояли довольно сильные заморозки, то мы шли по безконечнымъ полямъ и лугамъ, не промочивъ ногъ.

Мы шли цпью и щупали ногами почву. Желая найти хорошее мсто для отдыха; я легъ на животъ, подперъ голову руками и такъ задремалъ.

Вдругъ Іецъ будитъ насъ; за послднія недли онъ совсмъ отвыкъ отъ сна и теперь не можетъ уснуть.

— Эй, люди, пора вставать! — кричитъ онъ.

Испуганные и сонные мы вскакиваемъ съ мста; намъ не грозитъ никакой опасности, не слышно погони, вокругъ насъ царитъ полная тишина. Гунтлей ругается и утверждаетъ, что будить насъ такъ рано было совершенно напрасно. Іецъ возражаетъ:

— Намъ нужно уходить отсюда. Вокругъ насъ лежитъ блый иней. Смотритель можетъ напасть на наши слды, и такъ какъ онъ здитъ верхомъ, то онъ можетъ легко насъ нагнать.

— Ну, а что же дальше? — спросилъ Гунтлей. — Мы его пристрлимъ.

— Но онъ можетъ насъ раньше застрлить, — возразилъ Іецъ.

Тогда мы опять побрели на сверъ. Съ правой стороны неба стало проясняться, сонъ подкрпилъ насъ, такъ что мы стали бодре; даже Іецъ, не спавшій совсмъ, казался крпче, онъ шелъ прямо и спотыкался рже, идя по неровному лугу.

— Теперь они проснулись, — сказалъ Іецъ. Онъ узналъ это по небу. Нсколько минутъ спустя онъ сказалъ:- Теперь они завтракаютъ. А теперь спрашиваютъ о насъ.

Мы пошли невольно вс трое быстре.

— Теперь смотритель вышелъ и ищетъ насъ, — проговорилъ Іецъ.

Я слышалъ, какъ билось мое сердце.

— Придержи языкъ, — воскликнулъ Гунтлей. — Не можешь ли ты поменьше тараторить и, лучше всего, совсмъ замолчать?

— Ему придется мчаться во-всю, если онъ захочетъ теперь насъ догнать, — сказалъ я, желаю поддержать свое мужество.

— Да, ты правъ, — сказалъ Гунтлей. — Ему ни за что насъ не догнать.

Увренность Гунтлея была очень велика; вскор мы услыхали, какъ онъ началъ уплетать украденную провизію. Становилось все свтле и свтле, и наконецъ взошло солнце. Іецъ остановился и оглядлся кругомъ; ничего не было видно, ни всадника, ни живого существа. Никакого жилища, ни единаго дерева не было на этомъ безконечно громадномъ пространств. Іецъ сказалъ:

— Теперь мы пойдемъ по направленію къ востоку. Солнце вскор окончательно высушитъ наши слды, но если мы будемъ держаться того же направленія, смотритель можетъ насъ еще нагнать.

— Ты правъ, — сказалъ Гунтлей опять. — Пустъ онъ детъ на сверъ, онъ насъ тамъ не найдетъ.

Мы прошли еще добрыхъ полтора часа и едва держались на ногахъ отъ усталости. По мр того, какъ всходило солнце, оно пригрвало все сильнй и, наконецъ, совершенно высушило траву. Было, вроятно, часовъ семь — восемь утра, и мы легли отдохнуть.

Я былъ переутомленъ и не могъ уснуть, я слъ и сталъ разглядывать своихъ спутниковъ. Бродяга Іецъ былъ худъ, съ темнымъ цвтомъ лица; у него были узкія, гибкія руки и плечи. Богъ-всть сколько профессій онъ перемнилъ передъ этимъ для того, чтобы, наконецъ, имть возможность бродить, вчно бродитъ и вести жизнь босяка, наполненную приключеніями. Въ бытность свою морякомъ онъ изучилъ компасъ, онъ имлъ кое-какія понятія о торговл и, быть-можетъ, служилъ въ одной изъ городскихъ лавокъ. Онъ былъ услужливый товарищъ: когда ночью онъ сказалъ, что усталъ и не въ состояніи больше итти, оказалось, что онъ это сдлалъ для того, чтобы дать намъ возможность вздремнуть, а самъ онъ бодрствовалъ.

Гунтлей былъ гораздо выше и дородне Іеца. Повидимому, судьба обошлась съ нимъ круто; какъ-то однажды во время разговора на ферм, когда мы были свободны въ виду того, что лилъ дождь, онъ сталъ горячо соболзновать мужу «имющему неврную жену». «Если ты ее не любишь, убей ее! — сказалъ онъ, — но если ты ее любишь — то скорби о ней всю жизнь, а самъ сдлайся никуда негоднымъ отребьемъ». Очевидно, Гунтлей видалъ лучшіе дни, но теперь онъ былъ безнадежнымъ пьяницей и по образу своихъ мыслей обратился въ хитрую лису. У него были кроткіе, отвратительные глаза, на которые противно было смотрть. Подъ жилеткой онъ носилъ постоянно старую шелковую фуфайку, которая отъ времени сдлалась такого же коричневаго цвта, какъ и его кожа, и составляла съ нимъ одно цлое. Съ перваго взгляда казалось, что онъ обнаженъ до самаго пояса. Такъ какъ онъ по сил превосходилъ насъ всхъ, то пользовался въ нашемъ кругу большимъ уваженіемъ. Солнце имло свое дйствіе, и я мало-помало засыпаю. Въ высокой трав шуршитъ втерокъ…

Но это былъ очень неспокойный сонъ, нсколько разъ я вскакивалъ и кричалъ, но потомъ ложился опять, когда я видлъ, гд я нахожусь. Іецъ говорилъ каждый разъ: «Спи спокойно, Нутъ».

Когда я проснулся совсмъ, былъ уже день, мои оба товарища сидли и закусывали. Они говорили о томъ, что мы не взяли своего жалованья, и за т четыре недли, которыя мы отработали на ферм, мы ничего не получили…

— Когда я объ этомъ подумаю, мн хочется вернуться на ферму и сжечь ее, — сказалъ Гунтлей.