Вотъ прошло четыре года, какъ мальчикъ въ наук; всми силами старается онъ угодить хозяину, изгибается передъ покупателями, клянется, божится, — но тщетно: отъ хозяина никакого поощренія. «Выживи свои года и тогда сдлаешься приказчикомъ». И вотъ его отъ природы мягкій характеръ начинаетъ портиться: онъ по примру приказчиковъ ругаетъ при каждомъ возможномъ случа хозяина; вмст со страхомъ онъ уже питаетъ къ нему ненависть; видя, что другіе крадутъ начинаетъ и онъ утаивать забытые на прилавк гривенники и двугривенные, отыскиваетъ гд-нибудь подъ половицей или подъ плинтусомъ щель и прячетъ ихъ туда, чтобы при первомъ возможномъ случа промотать ихъ. Но вотъ наконецъ заживаетъ онъ опредленные года, хозяинъ призываетъ его къ себ, объявляетъ ему объ окончаніи курса и даруетъ степень приказчика. «Теперь я теб жалованья не могу опредлить, говоритъ онъ ему:- посмотрю, чего стоить будешь. то и положу; я тебя не обижу.» По окончаніи года оказывается, что онъ стоилъ рублей восемь въ мсяцъ. Но не такъ плохъ молодецъ: онъ уже насмотрлся, какъ то длаютъ боле опытные приказчики, оцнилъ себя гораздо дороже и кралъ изъ хозяйской выручки рублей по десяти въ мсяцъ.

Часы въ столовой показывали четверть шестаго, когда въ кухн постучался водовозъ.

— Кто тутъ? спросила его проснувшаяся кухарка, однако не поднимаясь съ плиты.

— Я. Отвори, Степановна: воду несу!

— Экъ его объ эту проняло! ворчала она звая и встала съ своего ложа. — Погоди, только свчу зажгу: вишь темь какая.

Она зажгла свчу и, какъ спала, во всемъ утреннемъ неглиже, отворила водовозу дверь. Быстро ворвался въ отворенную дверь холодный воздухъ и въ вид пара заклубился по комнат.

— Что это съ этой поры тащишься! проговорила она, придерживая на груди рубашку и прикрывая свои прелести:- уходи скорй, да запирай дверь плотне; окоченла совсмъ.

— Ничего, жиру поубавится; вишь, лопнуть хочешь, — любезничалъ водовозъ.

— Ну, ну, ругатель, проходи что-ли!

— Охо-хо-хо! зазвала она вслухъ. «Пора и мальчишкамъ вставать», подумала она и закричала;- Мишутка, Ванюшка, едоръ! вставайте.

Но это было напрасно; мальчики встали только тогда, когда она принялась ихъ расталкивать. Перекрестившись нсколько разъ на образъ, висвшій надъ кроватью, они вышли изъ своей конуры и звая сли на скамейку. Холодно имъ со сна и больно глядть на свтъ пылающей свчи.

— Ванюшка! чего остолбенлъ-то, что глаза выпучилъ? — принимайся за дло! обратилась кухарка къ самому меньшому изъ нихъ. — Чисти хозяйскіе сапоги; да еще вотъ ножи вычистить надо, вчера посл ужина грязные остались.

— Сейчасъ.

И мальчикъ принялся за дло.

— А ты что-жъ, Мишутка?

— Погоди, успешь!

— Чего успешь! Вотъ хозяинъ встанетъ, не будетъ все готово, такъ онъ те задастъ!

едору, какъ старшему, она ничего не сказала. Ему было уже восемнадцать лтъ, онъ пользовался ея расположеніемъ и у нихъ подъ-часъ разыгрывалась извстная сцена, гд онъ изображалъ Іосифа-прекраснаго, а она жену Пентефрія. Онъ только поставилъ самоваръ и не прикоснулся ни къ какой работ.

Половина восьмаго. Въ кухню вошелъ Черноносовъ, какъ и всегда, съ самой пасмурной и недовольной физіономіей. На немъ было какое-то подобіе халата. Онъ пришелъ за горячей водой для бритья.

— Налей вода немножки! проговорилъ онъ, по обыкновенію ломая языкъ, и подалъ едору оловянную кружку.

Вотъ уже и четверть девятаго. Время идти въ лавку. Поспшно допиваютъ мальчики свой чай изъ глиняныхъ кружекъ.

— А что, пареньки, не здсь-ли живетъ купецъ Михаила Иванычъ Черноносовъ? спрашиваетъ входящій мужичекъ въ валенкахъ и въ лисьей шуб.

— Ахъ, дядюшка Герасимъ! кричалъ Ванюшка и бросается на встрчу к. ъ пришедшему.

— Здравствуй! говоритъ тотъ, цлуя его: — мать, отецъ теб кланяются…. Вотъ теб посылка отъ нихъ; письмо тамотко есть.

— Здоровы-ли тятенька, маменька? спрашиваетъ Ванюшка, принимая небольшой пестрядинный тючекъ.

— Здоровы. Отецъ по осени въ Питеръ сбирается.

Двое другихъ мальчиковъ и кухарка были нмыми зрителями этой сцены; но сцена эта тотчасъ же была прервана: въ кухню вошелъ Черноносовъ. Онъ былъ во всхъ своихъ доспхахъ, въ хорьковой шуб и котиковой фуражк.

— Маршъ въ лавку! скомандовалъ онъ.

Мальчики засуетились. Ванюшкинъ дядя отвсилъ Черноносову поклонъ; тотъ не обратилъ никакого вниманія.

— Что стоишь-то? Кладить тамъ на кровать, ужо посмотришь. Въ лавку пора. Скорй немножки!

И брови его нахмурились еще больше прежняго.

— Пиши письмо къ матери; я зайду черезъ недлю, — оказія будетъ, проговорилъ Герасимъ уходящему племяннику. — А должно-быть крутъ у васъ хозяинъ-то? обратился онъ къ кухарк. когда они остались вдвоемъ.

— И не говори! отвчала та, обрадовавшись, что можно выругать хозяина: — аспидъ, а не человкъ.

— То-то я вижу…. Ну, прощенья просимъ.

Весь день продумалъ бдный Ванюшка о посылк и о письм. Ему очень хотлось узнать, какіе гостинцы прислали ему отецъ и мать и что они пишутъ. Радостно побжалъ онъ домой; полупудовая тяжесть — мшокъ съ шолкомъ, который онъ несъ домой для разматыванья, казалась ему самою легонькою ношею. Онъ ужъ бы давно добжалъ до дому, ежели бы не обыкновеніе идти за хозяиномъ; а Черноносовъ въ этотъ день, какъ на зло, шелъ тише обыкновеннаго. Прибжавъ домой, Ванюшка тотчасъ же бросился къ посылк и принялся распарывать пестрядину; гостинцами были сушеная малина, сдобныя лепешки и дв холстинныя рубашки. Но вотъ наконецъ и письмо. Онъ схватываетъ его, сламываетъ хлбный мякишъ, которымъ оно было запечатано, и начинаетъ читать. Смотрите, какъ углубился онъ въ чтеніе, какъ блестятъ его глаза, какая улыбка удовольствія мелькаетъ на губахъ, а между-тмъ въ письм, кром поклоновъ отъ родителей и родни, съ поименованіемъ ихъ по имени и отчеству, ничего не написано. Въ конц письма сказано: «отпиши намъ о себ, любезный сыночекъ Ванюшка, какъ ты живешь и любитъ-ли тебя хозяинъ». Онъ свертываетъ письмо и хочетъ тотчасъ же писать о себ, но вотъ бда; гд взять перо и чернилъ? Долго думаетъ онъ, наконецъ ршается попросить у xoзяйки.