— Армянскаго дамы, греческаго дамы, еврейскаго — т не красятся, у тхъ нтъ этого мода, разсказывалъ проводникъ. — То есть такъ разнаго косметическаго товаръ он на себя кладутъ, но немножко — и безъ мода. Вотъ одного моего знакомаго дама, мадамъ Лиліенбертъ идетъ, указалъ онъ на черноокую молодую еврейку въ шляп съ цлой клумбой цвтовъ. Она безъ штукатурки. Мужъ ея банкиръ и продаетъ стариннаго турецкія вещи.

Въ конц моста сдлалось еще многолюдне. Было ужъ даже тсно. Экипажъ халъ шагомъ. Кучеръ то и дло кричалъ и осаживалъ лошадей, чтобы не раздавить прохожихъ. Между прочимъ, двигалась цлая толпа халатниковъ человкъ въ пятьдесятъ, въ блыхъ чалмахъ съ зеленой прослойкой и съ четками въ рукахъ.

— Это все духовнаго попы и дьячки изъ провинціи. Они идутъ съ мечети Гамидіе, чтобы видть султана и занять лучшія мста, пояснилъ проводникъ. — Да и вся эта публика идетъ туда-же, на Селамликъ, смотрть на церемонію.

— Стало быть, толпа эта не обычная? спросилъ Николай Ивановичъ.

— На мостахъ всегда бываетъ очень тсно, но сегодня Селамликъ, а потому еще тсне. Вс спшатъ, чтобы придти пораньше и занять хорошаго мста.

— Батюшки! Что это? Католическіе монахи… указала Глафира Семеновна мужу на двухъ капуциновъ въ коричневыхъ рясахъ и съ непокрытыми головами. — Точь, точь, какъ въ Рим. Послушайте, разв здсь позволяется имъ ходить въ своемъ наряд? обратилась она къ проводнику.

— Въ Константинопол, мадамъ, каждый человкъ, каждый попъ можетъ ходить въ своего собственнаго одежд и ни одинъ турокъ надъ нимъ не будетъ смяться. Вотъ это самаго лушаго обычай у турокъ. Ни въ Париж, ни въ Берлин, ни въ Вн вы этого не увидите. Тамъ сейчасъ мальчишки сзади побгутъ и начнутъ дергать за одежду, свистать, смяться, пальцами указывать, а здсь у турецкій народъ этого нтъ. Вонъ, видите, армянскаго священникъ въ своего колпакъ идетъ и никто на него вниманія не обращаетъ.

— Врно, врно. Мы были въ Париж и видли, подхватилъ Николай Ивановичъ. — Я пріхалъ туда въ феврал третьяго года въ барашковой скуфейк и на мою шапку мальчишки на улиц пальцемъ указывали и кричали: «персъ! персъ!» А здсь это удивительно.

— Да, нигд за границей духовенство въ своемъ поповскомъ плать не ходитъ, прибавила Глафира Семеновна.

— А здсь, у турокъ, каждый чужой человкъ какъ хочешь молись, какую хочешь церковь или синагогу строй и никому дла нтъ, продолжалъ разсказывать проводникъ. — Тутъ и греческаго ортодоксъ церкви есть, есть и армянскаго церкви, есть католическаго, протестантскаго, еврейскаго синагоги, караимскаго, синагоги, церкви отъ вашихъ раскольники, церкви англійскаго вры. Какой хочешь церкви строй, какой хочешь попъ прізжай, въ своей одежд гуляй — и никому дла нтъ.

И точно, въ конц моста показались католическія монахини съ своихъ блыхъ головныхъ уборахъ, съ крестами на груди. Он вели двочекъ, одтыхъ въ коричневыхъ платьяхъ, очевидно воспитанницъ какого-нибудь католическаго пріюта или училища. Увидали супруги и греческаго монаха въ черномъ клобук и съ наперснымъ крестомъ на ше. Съ нимъ шелъ служка въ скуфь и подрясник. Еще подальше шелъ католическій монахъ въ черномъ и въ длинной черной шляп доской. Видли они монаха и въ бломъ одяніи съ четками на рук.

— Удивительно, здсь свобода духовенству! воскликнула Глафира Семеновна.

Экипажъ сталъ съзжать съ моста. Его окружили три косматыя цыганки въ пестрыхъ лохмотьяхъ, съ грудными ребятами, привязанными за спинами, протягивали руки и кричали:

— Бакшишъ, эфенди, бакшишъ!

Одна изъ цыганокъ вскочила даже на подножку коляски.

— Прочь! Прочь! махнулъ ей рукой Николай Ивановичъ.

Дабы отвязаться отъ нихъ, проводникъ кинулъ имъ на доски моста мдную монету. Цыганки бросились поднимать монету.

Экипажъ въхалъ на берегъ Галаты.

— Вотъ ужъ здсь европейская часть города начинается, сказалъ проводникъ Нюренбергъ, когда экипажъ свернулъ на набережную. — Галата и Пера — это маленькаго Парижъ съ хорошаго кускомъ Вны. Въ гостинницу, въ магазинъ, въ контору или въ ресторанъ и въ кафе войдете — везд по-французски или по-нмецки разговариваютъ. Но большаго часть — по-французски. Тутъ есть даже извощиковъ, которые по-французски понимаютъ, лодочники и т будутъ понимать, если что нибудь скажете по-французски. Совсмъ турецкаго Парижъ.

— А по-русски понимаютъ? спросилъ Николай Ивановичъ проводника.

— Отъ лодочниковъ есть такого люди, что и русскаго языка понимаютъ. Галата и Пера — весь Европа. Тутъ на всякаго языкъ разговариваютъ. Тутъ и англичанскій народъ, тутъ итальянскаго, тутъ и ишпанскаго, и датскаго, и голандскаго, и шведскаго, греческаго, армянскаго, арабскаго. Всякаго языкъ есть.

Отъ самаго моста шла конно-желзная дорога съ вагонами въ одинъ ярусъ, но въ дв лошади, такъ какъ путь ея лежалъ въ гору. Вагоны были биткомъ набиты, и разношерстная публика стояла не только на тормазахъ, но даже и на ступеньк, ведущей къ тормазу, цпляясь за что попало. Кондукторъ безостановочно трубилъ въ мдный рожокъ.