— Да, да… Вдь это точно также, какъ и у насъ, подхватилъ Николай Ивановичъ. — Куда старыя купеческія сибирки длись? Кто ихъ носитъ? Только купцы старики стараго лса. А то спиньжакъ, спиньжакъ и спиньжакъ… Купчихи не повязываются ужъ у насъ боле косынками по голов, исчезъ сарафанъ. Прогрессъ… Цивилизація… Полировка…

— И здсь турецкаго дамы, чуть пообразованне, въ самый модный платья на французскій мода ходятъ и въ самый шикарная парижской шляпка съ перьями щеголяютъ, а только вотъ, что лицо закрываютъ, разсказывалъ Нюренбергъ. — Но какъ закрываютъ? Какого это вуаль! Только одно названіе, что вуаль. Да вотъ посмотрите — карета съ евнухомъ на козлахъ детъ. Въ ней наврное модная турецкая дама, указалъ онъ.

И точно, съ экипажемъ супруговъ Ивановыхъ поравнялась шикарная карета, запряженная прекрасными лошадьми въ шорной упряжи, съ сморщеннымъ желтолицымъ евнухомъ въ феск на козлахъ. Супруги взглянули въ окно кареты и увидали чернобровую съ подведенными глазами даму, въ черной бархатной накидк, въ шляпк съ цлой пирамидой перьевъ и цвтовъ, въ свжихъ цвтныхъ перчаткахъ и съ блой вуалью, которая прикрывала отъ подбородка дв трети лица, но эта вуаль была настолько прозрачна, что сквозь нее можно было видть и блые зубы дамы и ея смазанныя красной помадой почти малиновыя губы.

— Фу, какъ накрашена! Даже сыплется съ нея! воскликнула Глафира Семеновна, посмотрвъ на турецкую даму.

— У турчанокъ, мадамъ, это въ мод, отвчалъ проводникъ. — Самаго молоденькаго хорошенькаго дама — и та красится. Хороша, а хочетъ быть еще лучше. На константинопольскія дамы выходитъ столько краски, сколько не выйдетъ на весь Парижъ, Берлинъ, Лондонъ и Вна, если ихъ вмст взять. Да пожалуй можно сюда и вашъ Петербургъ приложить. Не смйтесь, мадамъ, это врно, прибавилъ онъ, замтя улыбку Глафиры Семеновны. — Какъ встаетъ по утру — сейчасъ краситься и такъ цлаго дня. Имъ, мадамъ, больше длать нечего. Кофе, шербетъ, конфекты и малярное мастерство! Гулять дама отъ хорошаго общества безъ евнуха не можетъ.

— Отчего? быстро спросила Глафира Семеновна.

— Этикетъ такой. Жена отъ наша или отъ турецкаго шамбеленъ даже пшкомъ по улицамъ ходить не должна, а если подетъ на кладбище или въ моднаго французскаго лавка въ Пера — всегда съ евнухъ…

— Какъ это, въ самомъ дл, скучно. Какіе ревнивцы турки. Вдь это они изъ ревности запрещаютъ.

— Нтъ, не изъ ревность. Этикетъ. Какъ ваша петербургскаго большаго дама безъ лакея никуда не подетъ, такъ и здшняя большаго дама безъ евнухъ не подетъ.

— Могла-бы съ мужемъ.

— Псъ… произнесъ на козлахъ проводникъ и отрицательно потрясъ рукой. — Никакаго турокъ, даже самый простой, никуда со своя жена не ходитъ и не здитъ.

— Отчего-же? Взялъ-бы подъ руку, какъ у насъ, и пошелъ.

— Какая ты, душечка, странная, возразилъ супруг Николай Ивановичъ. — Какъ турку взять жену подъ ручку и идти съ ней гулять, если у него ихъ пять, шесть штукъ. Вдь рукъ-то всего дв. Возьметъ съ собой пару — сейчасъ остальныя обидятся. Ревность… Да и дв-то если взять съ собой, одну подъ одну руку, другую подъ другую, то и тутъ по дорог можетъ быть драка изъ ревности.

— Позвольте, позвольте, господинъ, перебилъ Николая Ивановича проводникъ. — Прежде всего, теперь въ Константинонол очень мало турокъ, у кого и дв-то жены есть. Все больше по одной.

— Какъ? Отчего?

— Дорого содержать. Да и моды нтъ.

— А гаремы? Вдь у турокъ гаремы и въ нихъ, говорятъ, по тридцати, сорока женъ.

— На весь Константинополь теперь и десяти гаремовъ нтъ. То есть гаремы есть, потому турецкаго дамы не должны въ мужскаго комната жить, а живутъ въ женскаго половина, что называется гаремъ, но въ этого гаремъ у самаго стараго и богатаго турка дв, три жены и женская прислуга, а у молодой турокъ почти всегда одна жена.

— Это для меня новость, проговорила Глафира Семеновна удивленно. — Но отчего-же у стараго больше чмъ у молодаго? Вотъ что странно.

— О, тутъ совсмъ другого разговоръ! Старые турки живутъ на старомоднаго фасонъ, а молодаго турки по новой мода.

— Такъ, такъ… Это значитъ, одни по цивилизаціи, а другіе безъ цивилизаціи, сказалъ Николай Ивановичъ.

— Вотъ, вотъ… Одни на европейскій манеръ, а другіе… Но все-таки, кто и на европейскій манеръ, всегда есть шуры-муры съ прислугой. Вдь всегда есть хорошенькаго молоденькаго прислуга, пояснилъ проводникъ.

— Понимаю, понимаю, проговорилъ Николай Ивановичъ.

— Но отчего-же молодые турки, у которыхъ по одной жен, не могутъ гулять съ ней по городу подъ руку? допытывалась у проводника Глафира Семеновна.

— Законъ не позволяетъ. Боятся своего турецкаго поповъ.

— Да вдь сами-же вы сейчасъ сказали, что они цивилизованные, такъ что имъ попы!

— О, можетъ выдти большаго непріятность!

— Бдныя турецкія дамы. Ну, понятное дло, он отъ скуки и красятся, произнесла Глафира Семеновна. — Да, да… Вотъ еще дама въ карет прохала и съ нею двочка и мальчикъ въ феск. Тоже страшно наштукатурена.