— Батюшки! Да это не театръ. Здсь вс пьютъ и курятъ въ зал,- сказала Глафира Семеновна.

— Театръ, театръ, но только съ выпивкой. Ничего не значитъ… Это-то и хорошо. Сейчасъ мы и себ спросимъ чего-нибудь выпить, — заговорилъ Николай Ивановичъ, увидавъ халатника и воскликнулъ:- Глаша! смотри-ка, какой ряженый разгуливаетъ! Въ нашемъ русскомъ халат и банномъ полотенц на голов. — Почтенный. Ты изъ бани, что ли? Такъ кстати-бы ужъ вничекъ захватилъ.

— Plait-il, monsieur? — подскочилъ къ нему халатникъ, понявъ, что о немъ идетъ рчь, и взмахнулъ салфеткой, перекладывая ее изъ руки въ руку.- Que d'esirez-vous, monsieur? Un caf'e, un bok?

Николай Ивановичъ посмотрлъ на него въ упоръ и расхохотался.

— Въ какой бан парился-то: въ Воронинской или въ Целибевской? — задалъ ему онъ вопросъ.

Лакей, думая, что его спрашиваютъ о костюм, отвтилъ пс-французски:

— Это костюмъ одного изъ племенъ, живущихъ въ Египт.

Супруги, разумется, не поняли его отвта. Николай Ивановичъ, однако, продолжалъ хохотать и спрашивать по-русски:

— Какъ паръ сегодня? Хорошо-ли насдавали? Ладно-ли вничкомъ похлестался? Ахъ, шутъ гороховый! Вдь вздумалъ-же вырядиться въ такой нарядъ.

— Да что ты съ нимъ по-русски-то разговариваешь? Вдь онъ все равно ничего не понимаетъ! — остановила мужа Глафира Семеновна.

— А ты переведи. Вдь про баню-то наврное должна знать по-французски. Да и про вникъ тоже.

— Ты спрашивай, спрашивай, что теб надо выпить-то.

— Caf'e, cognac, bok? Qu'est-ce que vous d'esirez, monsieur? — повторилъ свой вопросъ лакей.

— Глясь. Аве ку глясъ? Апорте глясъ. Компрене ву? — сказала Глафира Семеновна.

— Oh, oui, madame. Vous recevez tout de suite. Et vous, monsieur?

— Кафе нуаръ и коньякъ, — далъ отвтъ Николай Ивановичъ.

Лакей, шлепая туфлями, побжалъ исполнять требуемое.

Супруги сли. Вскор раздвинулся занавсъ и стали выходить на сцену актеры. Вышли два усача, одтые во все блое, поговорили на гортанномъ нарчіи и стали махать другъ на друга саблями. Помахали и ушли за кулисы. Вышли три музыканта въ халатахъ и босые. Одинъ былъ съ бубномъ, два другихъ съ тростниковыми флейтами. Они остановились передъ лампой и затянули что-то очень тоскливое съ мрнымъ пристукиваніемъ въ бубенъ и его деревянный обручъ.

— Игра-то изъ панихидной оперы, — замтилъ Николай Ивановичъ.

— Тоска — отвчала Глафира Семеновна и даже звнула. — Ужъ выбрали тоже представленіе!

— Да вдь ты-же увидала театръ и указала.

— Нтъ, не я, а ты.

Они заспорили.

— Погоди, кофейку съ коньячкомъ выпьемъ, такъ, можетъ быть, будетъ и повеселе, — сказалъ Николай Ивановичъ, приступая къ поданной ему чашк чернаго кофе и къ графинчику коньяку, отпилъ полчашки кофе и долилъ коньякомъ.

Лакей въ халат покосился и улыбнулся, видя, что содержимое маленькаго графинчика исчезло почти на половину.

Представленіе шло. Музыканты продолжали тянуть заунывную псню. Имъ откликнулись изъ-за кулисъ женскіе голоса, и вскор вышли на сцену четыре женщины въ пестрыхъ юбкахъ, безъ корсажей, но съ особыми нагрудниками, прикрывающими грудь. Об были босыя, шли обнявшись и пли.

— Какой-же это арабскій театръ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Вс люди блые. И актрисы блыя, и актеры блые, и музыканты блые. Вдь это-же надувательство! Хоть-бы черной краской хари вымазали, чтобы на арабовъ-то походить, а то и того нтъ.

— Да, да… А между тмъ у входа французъ въ красной куртк кричалъ, что замчательное что-то, ремаркабль, — отвчала Глафира Семеновна. — Разв то, что таліи-то у женщинъ голыя-Такъ вдь это только на мужской вкусъ.

— Только не на мой. Ужъ я считаю, ежели оголяться…

— Молчи, срамникъ! — строго крикнула на мужа супруга.

Продолжая пть, женщины сли въ глубин сцены, поджавъ подъ себя ноги; опустились и музыканты около нихъ на полъ, вернулись два усача съ саблями и тоже помстились тутъ-же. Музыка и пніе продолжались. Два усача тоже пли и похлопывали въ тактъ въ ладоши. Выплыла негритянка, старая, губастая, толстая, также босая и съ голой таліей. Она именно выплыла изъ-за кулисъ, держась прямо, какъ палка, и, остановившись противъ рампы, начала въ тактъ подъ музыку длать животомъ и бедрами движенія взадъ и впередъ. Животъ такъ и ходилъ у ней ходуномъ, между тмъ какъ голова, шея и руки находились безъ движенія, въ абсолютномъ спокойствіи. Опущенныя, какъ плечи, руки, впрочемъ, перебираля кастаньеты.

— Фу, какая мерзость. Что это она животомъ-то длаетъ! — проговорила Глафира Семеновна и даже отвернулась.

— Да насчетъ живота-то песъ съ ней, а только все-таки ужъ это хоть настоящая черная арабка, такъ и то хорошо, — отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Danse de veiitre… Illustre danse de ventre [15] …- отрекомендовалъ супругамъ стоявшій около нихъ слуга въ халат.

За негритянкой слдовала блая женщина. Она продолжала тотъ-же танецъ, но пошла дале. Дабы показать, что у ней шевелятся только животъ а бедра, а верхнія части тла остаются въ полнйшей неподвижности, она взяла принесенныя ей три бутылки съ вставленными въ нихъ зажженными свчами, одну изъ этихъ бутылокъ поставила себ на голову, другія взяла въ руки и въ такомъ положенія, продолжая двигать взадъ и впередъ животомъ и бедрами, ходила по всей сцен, садилась на полъ, даже полуложилась, и ни разу не уронила свчей.