— Поэтому я был бы очень благодарен, если бы вы передали сообщение доктору Сандерсону на пейджер.

— У него нет пейджера, — настаивает она. — И в эти выходные доктора в клинике не будет.

— Но вы ведь наверняка знаете, как с ним связаться.

— Доктор вернется в понедельник, — упорствует секретарша.

— Давайте называть вещи своими именами, — не выдерживаю я. — Вы предлагаете мне все выходные сидеть и гадать, есть ли у меня рак, только потому, что вам лень позвонить доктору?

— Как только доктор узнает результаты анализов, он с вами свяжется.

— Но результаты уже пришли, — я почти срываюсь на крик. — Просто нужно позвонить в лабораторию, или открыть конверт, или что там у вас в таких случаях делают!

— Извините, мистер Кинг, я ничем не могу вам помочь.

Я швыряю телефонную трубку и испускаю вопль отчаяния.

— Зак, что случилось? — окликает меня из гостиной Норм.

Я сажусь на диван к Норму с Джедом и рассказываю о разговоре с секретаршей.

— Что за бред! — Норм возмущенно вскакивает на ноги. — Поехали.

— Куда? — недоумеваю я.

— В клинику.

— Зачем?

— Затем, что при личном общении я куда убедительнее, — поясняет Норм, заправляя рубашку в брюки.

— Что ты собираешься делать?

— Что и всегда, — отвечает он. — Скандалить и бить на жалость.

Я открываю рот, чтобы возразить, и понимаю, что возразить-то мне нечего. За последние несколько дней не раз оказывалось, что слепое упрямство Норма приносит плоды. Что плохого, если теперь оно поможет мне добиться своего? Я постою в сторонке, а Норм пусть сам во всем разберется. Говорят, отцы обычно так себя и ведут.

На пороге мы вдруг слышим, как телевизор замолкает. Я оборачиваюсь и вижу, что Джед встает с дивана, смущенно пожимает плечами и улыбается мне, на время забыв о вчерашнем недоразумении.

— Подождите минутку, я только оденусь, — говорит он.

Мы втроем заходим в приемную, где царит характерное для таких мест гнетущее, тяжелое молчание, или, скорее, сумма отдельных молчаний; пациенты, дожидающиеся, пока их примут врачи, бросают на нас рассеянные взгляды поверх журналов, отмечая наше присутствие, и снова впадают в притворное забытье. Ирина оказывается дородной женщиной средних лет с грустными славянскими глазами и волосатой родинкой на жесткой щеке. На лице секретарши, кажется, навсегда застыло свирепое выражение — вероятно, от долгих лет, проведенных на леденящем ветру суровых российских зим. Но как бы ни была трудна прежняя жизнь Ирины, ей явно не доводилось сталкиваться с типами вроде Норма, который нарушает тишину приемной, точно булыжник, брошенный в пруд, и с точно рассчитанной жестокостью извергает на секретаршу поток бессмысленного юридического жаргона.

— Доктор вернется в понедельник, — отвечает ему Ирина, грозно подняв сросшиеся брови.

Над ее столом висят фотографии и листы с отпечатками детских ладошек, обведенных цветными карандашами, — видимо, подарки от внуков, которые ее до смерти боятся.

— Слушайте меня внимательно, — цедит Норм, нависая над ее столом. — Если вы через пять минут не позвоните доктору Сандерсону, у вас будут серьезные неприятности с законом. Вы готовы за это отвечать?

— Отойдите от моего стола, — сердито говорит Ирина и встает.

Норм смотрит ей прямо в глаза и произносит тише:

— Меня не волнует ваше личное пространство. Меня не волнует, что доктор Сандерсон уехал развлекаться на выходные. Видите вон того мужчину? — Он указывает на меня, и я робко киваю в знак приветствия, стыдясь роли, отведенной мне в очередном спектакле, который закатывает Норм. — Он неделю глаз не сомкнул, дожидаясь результатов, которые ему должны были сообщить сегодня. Если ему придется понервничать лишнюю ночь, потому что доктор Сандерсон не сдержал слово, мы сочтем это преступной небрежностью, отвечать за которую будет клиника. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Я тут ни при чем! — шипит в ответ Ирина. — Я ничем не могу вам помочь.

— Значит, позвоните тому, кто сможет, — отрезает Норм.

— Не мешайте мне работать!

— Милочка, я еще даже не начинал, — с серьезным видом доверительно сообщает Норм. — Это была разминка.

— Я не могу с ним связываться, — от волнения Ирина начинает ошибаться.

В холле за ее столом открывается дверь, и появляется Камилла, медсестра, которая готовила меня к цистоскопии. Она выглядывает из кабинета, пытаясь понять, что за шум, видит сцепившихся Ирину и Норма, хмурится и уходит по коридору.

— Ого, — тихонько присвистывает Джед. — Это кто?

— Медсестра, — поясняю я.

— Красивая.

— Вперед, — саркастически усмехаюсь я.

— Не помнишь, как ее зовут?

Я бросаю на него скептический взгляд.

— Чего ты? — смущается Джед.

— Ничего, — отвечаю я. — Камилла.

— Камилла, — повторяет он. — Спасибо. Отвлечешь секретаршу?

Я многозначительно смотрю на Норма, которому удалось схватить телефонную трубку со стола секретарши, чтобы она не могла ответить пациентам, которые звонят сразу по двум или трем линиям. Ирина перегнулась через стол и, осыпая Норма русскими ругательствами, отчаянно пытается отобрать у него трубку, но он описывает неторопливые круги на месте, подняв телефон высоко над головой, так что провод обматывается вокруг него, а пациенты, ждущие приема, с ужасом наблюдают за развитием событий.