Главное здание загородного клуба «Ларчмонт», особняк в колониальном стиле, из красного кирпича с высокими белыми колоннами, находится на оживленной Уэстлейк-авеню. Территория огорожена забором в два с лишним метра высотой, за которым расположена просторная парковка. Будка охраны у входа и автоматические ворота подчеркивают элитарность клуба.

— Аристократическое местечко, — Норм с отвращением качает головой. Он из тех евреев, которые геройски признают свою национальность, только сталкиваясь с антисемитизмом. Он с подозрением оглядывает клуб, представляя себе сборища высокопоставленных расистов и арийские церемонии, которые проходят за закрытыми дверями в обитых плюшем залах особняка. — Нацисты чертовы.

— С чего ты взял, что они нацисты? — спрашиваю я.

— С того, — загадочно отвечает Норм, и в его голосе слышны отголоски былой боли, которая, как и его воображаемый алкоголизм, скорее всего, едва ли имеет какое-то отношение к действительности.

— Ну тогда с вами, двумя евреями, меня и на порог не пустят, — заявляет Джед, отъезжая от тротуара.

Разумеется, он шутит, однако Норм угрюмо кивает, как будто в прихожей действительно установлен детектор национальности.

Для элиты этот клуб или для простых смертных, но попасть в него проще, чем кажется. Нужно всего-навсего зайти со стороны поля для гольфа, неохраняемые границы которого простираются до жилых кварталов и примыкают к задним дворам массивных домов в стиле эпохи Тюдоров и колониальных особняков Ларчмонта. Сразу за клубом Джед сворачивает направо, рассматривает дома, мимо которых мы проезжаем, внимательно вглядывается во дворы и подъездные дорожки, наконец отыскивает подходящее место и паркуется у тротуара.

— В детстве мы с мальчишками пробирались на поля для гольфа воровать мячики, — рассказывает Джед, уверенно шагая впереди нас по дорожке, ведущей к белому, точно свадебный торт, величественному особняку в голландском колониальном стиле, и поднимается по каменным ступенькам на задний двор. — А потом стояли на улице и продавали их за полцены.

За кустами, которыми обсажен двор, оказывается забор из проволочной сетки высотой метра полтора, забраться туда не составляет никакого труда. За изгородью открывается обширное зеленое поле, которое под утренним солнцем блестит, точно изумруд.

— Вот видишь, — одобрительно произносит Норм, — ты прирожденный бизнесмен.

— И вор, — добавляю я.

Норм качает головой.

— Это формальности. Он выяснил, в чем нуждается рынок, и сумел это достать и продать по сходной цене.

— Мы не стремились заработать, — поясняет Джед, с легкостью перемахнув через забор. — Так, дурью маялись.

— Ты уверен, что нам сюда можно? — спрашиваю я, нерешительно трогая изгородь. Меня пугает бесцеремонность Джеда. — Все-таки это частное владение.

— Ты уже нарушил его границы, — замечает он, оборачивается и окидывает взглядом поле для гольфа. — Давай. От этого никто не пострадает.

Я подсаживаю Норма, Джед помогает ему спуститься с другой стороны. Затем сам перелезаю через забор. Приземляясь, я чувствую на спине руки Норма, который на всякий случай страхует меня, чтобы я не упал, и в голове моментально всплывает воспоминание, смутное, но приятное, из той поры, когда я еще относился к Норму как к отцу; на мгновение у меня слабеют колени.

— Все в порядке? — спрашивает Норм, помогая мне выпрямиться.

Я качаю головой и пожимаю плечами.

— Голова закружилась, а так все в порядке.

— Вот и славно, сынок.

Папа.

Мы выходим на поле в районе третьей лунки; вокруг никого, так что мы шагаем вверх по склону к следующей метке. Мы запахиваем куртки поплотнее: ветер пробирает насквозь, свистит в ушах, раздувает по полю пожухлые листья. Газон недавно поливали, и носы моих замшевых ботинок темнеют от влаги, подошвы скользят и липнут к сырой траве. Я выдыхаю в ворот куртки, чувствуя во рту металлический привкус застежки-молнии. Мне вдруг становится холодно и очень одиноко, и я недоумеваю, что вообще тут делаю. На вершине холма дорожка резко поворачивает влево, и перед нами открывается сразу несколько лунок. Там и сям маячат игроки и гольф-карты. Мы направляемся к ним, и внезапно меня осеняет:

— Они все в белых рубашках, — замечаю я, — и в брюках.

— Клубный дресс-код, — кивает Джед.

Мы с Джедом в джинсах и кожаных куртках, а Норм в своей нелепой красной рубашке.

— Мы будем выделяться, — настаиваю я.

Норм пожимает плечами.

— Мы все равно выделялись бы.

— Делай вид, что ты свой, — учит Джед.

— Для этого придется поднапрячься, — ворчу я. Мы проходим мимо первой четверки игроков — двоих мужчин средних лет и их жен.

— Узнаешь кого-нибудь? — спрашивает Джед.

— Надеюсь, ты его узнаешь, — добавляет Норм.

— Он запихнул мне в член трубку, — говорю я. — Первый раз никогда не забывается.

Игроки останавливаются и оглядывают нас. Женщины стройные, неестественно загорелые, с укладками, когда они двигаются, их неброские украшения блестят на солнце. Мужчины седые, пузатые, с золотыми водонепроницаемыми часами и тощими кривыми ногами. Джед машет им рукой, Норм здоровается, игроки кивают в ответ, а когда мы проходим мимо, шепотом обсуждают нас. Кто-то достает мобильный.