Шевердин Михаил Иванович
Шрифт:
Народу всё прибавлялось. Полог шатра отдергивался, и вваливался новый тюк перепоясанных халатов. Ошалелый от рева карнаев, сурнаев, жары, дыма, гость зыркал глазами по рядам и шагал по проходу вперёд. В мареве дыма и чада он сразу же усматривал свободное место в дальнем конце шатра у возвышения и устремлялся к нему. Едва он собирался усесться, как чувствовал, что его удерживают чьи-то руки. В раздражении он оборачивался, и из груди у него вырывался возглас:
— Оббо!
На него смотрел провалившимися глазами череп. Хриплый шёпот Шукри-эфенди вежливо уведомлял:
— Здесь место ишана Кабадианского.
— О, — бормотал курбаши, — сам ишан прибудут.
И он грузно втискивался куда-нибудь поближе к возвышению и шёпотом сообщал соседям потрясающую новость — сам ишан кабадианский приезжает. Почти все сидели молча, раздражённо поглядывая вокруг, кашляя от дыма.
Новость об ишане Кабадианском взволновала и взбодрила всех. О, значит, предстоят великие события. Ишан кабадианский Сеид Музаффар упорно, несмотря на многочисленные приглашения, ни разу до сих пор не посетил зятя халифа. Сидел себе в своём Кабадиане и не откликался на зов Энвербея. Создавалось даже впечатление, что Сеид Музаффар просто игнорирует верховного главнокомандующего всем исламским войском.
Шёпотом передавали слушок, что как-то раз Энвербей поступился своим гонором и поехал в Кабадиан, Уж слишком большим влиянием и уважением пользовались испокон веков кабадианские ишаны во всей горной стране, и слишком важно было заручиться содействием и благосклонностью Сеида Музаффара.
Но говорили все так же шепотком: ишан Сеид Музаффар так и не вышел к Энвербею, и зятю халифа пришлось отбыть восвояси ни с чем.
И вот теперь сам ишан, потомок пророка Сеид Музаффар, жалует к зятю халифа. Есть отчего раскрыть рот удивления, есть отчего проникнуться уважением к Энвербею. Значит, плохи дела большевиков, значит возвышается дело исламской религии. Придется, пожалуй, поступиться кое-чем и поклониться пониже этому непрошенному турецкому пришельцу Энвербею. Даже стало заметно, как спесь и гордыня постепенно начали стираться с потных физиономий курбашей и беков. И уже не так они пыжились и давились от спеси. Подобострастие трусливо замерцало в их глазах, когда они поглядывали на возвышение, где вот-вот должен был появиться могущественный зять халифа.
Внезапно наступила тишина. Карнаи, сурнаи, барабаны сразу же смолкли. Все взоры устремились на вход.
Но тут же послышался голос в другом конце шатра.
— Джаноб-и-Али, их высокое могущество! — прокричал мёртвоголовый адъютант Шукри-эфенди. — Тише! Комадующий армией ислама! Зять халифа! Господин Энвер-паша.
Все обернулись.
На возвышении стоял Энвербей, выпятив грудь, по-наполеоновски засунув палец левой руки между третьей и четвертой пуговицами мундира, увешанного орденами турецкими и европейскими. Чёрные стрелки усов топорщились, глаза щурились от света и дыма.
Рядом с Энвербеем стоял в скромном не по сезону суконном костюме и персидском куляхе Мохтадир Га-сан-эд-Доуле Сенджаби и с любопытством смотрел на собравшихся.
— Внушительное зрелище, — негромко сказал он.
Деревянным жестом Энвербей вскинул вперед руку, приглашая начавших с трудом приподниматься курбашей сесть, и громко сказал:
— Бисмилла! Да утвердится и возвеличится могущество и мощь разящего меча пророка Мухаммеда, да произнесется имя его с подобающим трепетом и уважением.
Все провели ладонями по бородам и сказали хором:
— О-оминь!
— Аллах экбер! Приступим к совету! Славные газии, воины, наступил день свершений. Великие дела предстоят нам. Завтра мы начинаем великий поход на большевиков. Точите сабли, заряжайте винтовки. Храбрые мои львы, ударим на врага. Но, о мусульмане, в наши ряды пробралась измена. Чёрную кость — народ — разъедает червь жадности. Когда раб зажиреет, в колодец плюнет. Когда собака зажиреет, хозяина укусит. Крепко держите плётки, рвите спины, ломайте большевистский дух. Тушите пышащее пламя нечестия. Не давайте потачки бездомным нищим, когда они смотрят исподлобья. Помните: люди чёрной кости — враги нам. Бедняки — смута в войске. Берегитесь. Видишь вражду — искореняй! Кончай! Дух большевизма души! Враги без головы лучше! Не медли! Кончай! Кроткость — преступление. Будь беспощаден! Мягкость — беда! Пленных истребляй, сей ужас...
То ли духота, то ли волнение подействовали на Энвербея, но голос его всё чаще, прерывался, и речь превращалась в отдельные хрипящие, полные ненависти выкрики, похожие на дервишские вопли... Пот катился крупными каплями по его лицу. Он пошатнулся. Мёртвоголовый адъютант поддержал его под локоть и что-то шепнул.
С минуту Энвербей стоял молча, слегка покачиваясь. Голова его, затянутая космами дыма и чада, странно шевелилась под самым матерчатым потолком шатра, лицо расплылось в белую искажённую маску...
Наконец он заговорил снова, но на этот раз спокойно, и все почему-то облегченно вздохнули.
— Мы ожидаем прибытия на нашу ассамблею ишана кабадианского Сеида Музаффара, — многозначительно произнёс Энвербей. Он не скрывал своего ликования.
— Ишан Сеид Музаффар, — продолжал он, — немного задерживается, а потому мы приступим к военному совещанию. Обсудим некоторые детали военного наступления. Сейчас с вами, о храбрые мои воинские начальники и газии, будет говорить уполномоченный королевского британского правитель-ства господин Малькольм Филипс.