Еще один выпад и очередная рана возникла на теле Душеприказчика и на моем теле.

Я обхватил голову руками и, уткнулся в пол; меня обжигали невидимые лепестки пламени,

будто я медленно варился в аду. Сквозь кровавую пелену я увидел изуродованное лицо

Душеприказчика.

– Лист, - прошептал он губами и я, ощущая невидимое родство, понял, что нужно делать.

Рука потянулась к суме, нащупала карандаш и бумагу. Закрыв глаза, я медленно стал выводить

невидимые каракули. Для того чтобы увидеть свой собственный рисунок мне не нужны были

глаза, я и без них прекрасно видел все что творилось вокруг. Только мир, который окружал меня

сейчас, был совсем другим: серые графитные стены, закрашенные безликие фигуры, застывшее в

полете чудовище и захлебывавшийся кровью Душеприказчик. Картина оживала под медленным

движением моего бесцветного пера. И я ликовал, чувствуя отчаянье и бессмысленные потуги

жестокого хранителя душ. Его лицо менялось. Быстро и безвозвратно. Так хотел я. Я и никто

иной. Только мне было сейчас под силу спасти души всех тех, кто находился в этом зале, а заодно

и свою собственную.

В голове родилась картина: мы стояли посреди зала, - всего несколько людей в длинных

церемониальных белых балахонах, а за стенами собора уже пылали жадные языки огня. Мы

сумбурно, сбиваясь на полуслове и испуганно повторяя одну и ту же фразу несколько раз подряд,

тараторили плохо заученную молитву. Своего рода заклинание, чудесным образом вселяло в нас

наивную надежду на благополучный конец. И когда смерть охватила нас, подмяв под себя и

раздавив, будто беспомощных козявок - мы продолжили верить.

Мы верили, что сможем выстоять и даже в том, потустороннем и пугающем нас мире, найдем

единственно верный путь. И тысячи обездоленных и обреченных на вечное страдание душ верили

вместе с нами. Мы дали обет, стали вечными душеприказчиками…

Карандаш слишком сильно надавил на бумагу и грифель треснул. Там, где на листе ровным

строем возвышались барельефы человеческих фигур, появились крупные капли, будто дождь

проникнув сквозь хлипкую кровлю, окропил нас своим великодушием.

И я почувствовал внезапное облегчение, словно небывалый груз ответственности упал с моих

плеч. Но впервую очередь с плеч Проклятого.

Я видел уже не прошлое, а настоящее. Сотни фигур плакали, источая холодные слезы отчаянья.

Каждый из них наконец-то был свободен. У зла больше не было над ними власти. Я упал на спину

и, разглядывая окровавленную руку, разжал кулак. Карандаш беспомощно упал на холодный пол,

и я зашелся в невероятном хохоте. Не в силах справиться с эмоциями я продолжал неистово

смеяться. Рядом со мной украшенный капельками крови лежал рисунок: отдающий холодом

мраморный зал залитый слезами немых статуй и бездыханное тело Душеприказчика,

исполнившего страшное заклятие. Хранитель душ - исчез также внезапно, как и в тот день, когда

он только появился в этом городишке. Я стер его собственной рукой.

Пускай не навсегда. Но здесь и сейчас, зло больше не властвовало над людьми.

Бело-голубоватой дымкой, освободившиеся души исчезали в темноте звездной ночи. Я вдыхал

дождевую свежесть, наслаждаясь мерным пением небес, таким тихим и спокойным, что любое

отчаянье растворялось в пустоте. Теперь и на моих глазах появились слезы. Очищаясь от

окружавшего меня бреда, я оплакивал самого себя, Ша и тысячи тех, кто в эту ночь обрел покой, а

главное свободу.

То, что произошло со мной, было не сказкой со счастливым концом, отнюдь. То, что

происходило здесь и сейчас, было всего лишь жестокой правдой жизни и смерти. И сыграв в

страшном спектакле не последнюю роль, я знал, что когда-нибудь все это повторится вновь.

Только… Я посмотрел на безжизненное тело Душеприказчика. Только я не хотел об этом думать.

Взглянув на зияющую дыру в северной части Собора, я заметил невероятных размеров черного

ворона. Я был уверен, птица рада меня видеть!

ГДЕ-ТО ЗА ПОВОРОТОМ

Город встретил меня широкой улыбкой улиц и проворных, горластых зазывал. В этот осенний

солнечный день ничто не могло омрачить моего приподнятого настроения. Под моими руками,