Так было задумано заранее, мол: – «Предосторожность – в серьёзных и знаковых делах – никогда не бывает излишней. Предположим, подлетают инопланетяне к своей «базе отдыха». Глядь, а рядышком с «зоной» отирается подозрительный (пусть и допотопный), летательный аппарат. Непорядок, однако. Может, спалить его на всякий пожарный случай, применив высокотехнологичные лазерные лучи? В полном соответствии со строгими типовыми инопланетными инструкциями? Извините, но такой пиковый вариант меня совершенно не устраивает. Пусть уж верный ««Bidulm» содержится в надёжном и тайном укрытии. Бережёного, как известно, Бог бережёт…».

Погода стояла отменно-идеальная – солнечная, безветренная, без малейших следов коварной туманной дымки. Дело уверенно продвигалось к полудню, поэтому окружающий воздух прогрелся до плюс двенадцати-тринадцати градусов.

– Теплынь и благодать. Самый разгар островного лета, как-никак, – бдительно оглядываясь по сторонам, негромко пробормотал Тим. – Ага, парочка взрослых белых медведей трётся около устья небольшой, но бойкой речки. Скорее всего, терпеливо ждут начала нереста лососей, который в этом году слегка задержался…. Северные олешки – в противоположной от медведей стороне – беззаботно и вальяжно прогуливаются по зелёненькой тундре. На дальних прибрежных скалах расположился птичий базар – шумный, беспокойный и отчаянный. Следовательно, вокруг всё нормально. С точки зрения инспектора по охране дикой природы, я имею в виду…

За пятьдесят пять минут, старательно обходя сонных и равнодушных северных оленей, он добрался до нужного водораздела, с которого открывался прекрасный вид на искомую Синюю долину.

– Визуально здесь – с момента моего майского визита – ничего не изменилось, – произведя беглый осмотр местности, резюмировал Тим. – Разве что снег на вершинах чёрных островерхих скал, между которыми данная долина и зажата, слегка подтаял…. А с севера по-прежнему тянет чем-то чужеродным и опасным. Неуютная такая аура: посторонняя, мутно-мрачная, с ярко-выраженными ледяными нотками…

Освободившись от рюкзака и винчестера, он уселся на уже знакомый полукруглый валун и приступил к стимулирующим процедурам: максимально прогнул спину в пояснице, расправил плечи, вскинул голову вверх, крепко зажмурил глаза и, мысленно произнося набор звучных и гортанных фраз на неизвестном языке, от души помассировал безымянными пальцами рук нужные контактные точки на коленных чашечках.

Хитрая «грушная» процедура, как и ожидалось, сработала безотказно: вдоль позвоночника шустро побежали приятные тёплые мурашки, время, наоборот, потекло медленно и плавно, по всему организму разлилась живительная бодрость, а соответствующая часть головного мозга наполнилась оптимистичной уверенностью в собственных силах…

– Какая ещё, в одно известное место, мрачно-ледяная аура? – поднявшись с полукруглого валуна, презрительно усмехнулся Тим. – Да и с севера никакой реальной опасностью больше не веет. Ни малейшей. Сплошная тишь-гладь, да Божья благодать…

Неожиданно зазвучала мелодичная трель – главной музыкальной темой из знаменитого кинофильма «Зорро» с незабвенным Ален Делоном в главной роли.

– Здесь старший инспектор Белофф, – поднеся к уху тёмно-зелёный брусок мобильного телефона, известил Тим. – Слушаю.

– Приветствую тебя, отважный и романтичный старший инспектор, – промурлыкала трубка до боли знакомым женским голосом. – Надеюсь, узнал?

– Здравствуй, Милена, – он старался говорить равнодушно, размеренно и спокойно, ощущая при этом, как глупое сердце пустилось в восторженно-бешенный пляс. – Чем обязан?

– Очень хочу, Тимофей, встретиться с тобой. Очень-очень-очень. Встретиться и поговорить.

– О чём – поговорить?

– Обо всём, – многозначительно вздохнула Милена. – О жизни, например. О её превратностях, странностях и неожиданных сюрпризах. О любви, в конце-то концом…. Не уж-то опасаешься? Ты же, вроде, никогда не был трусом…. Или я ошибаюсь?

– Хорошо, давай повстречаемся и поболтаем, – помолчав с минуту, согласился Тим. – Только когда и где? Я, извини, на службе. Отпуск будет только через полгода.

– Двадцать четвёртого июня я буду в Ню-Олесунне. Прилечу на вертолёте из Лонгьира, к шестнадцати ноль-ноль. В девятнадцать ноль-ноль улечу обратно, в Лонгьир. В двадцать один пятнадцать – рейс до Осло. Извини, но со временем – труба полная.

– Хорошо, я буду. Впрочем…

– Что такое?

– Буду, если получится. По погодным условиям. По душевным.

– Хорошо, я поняла, – женский голос в мобильнике стал медово-приторным. – Насильно мил не будешь. Диалектика, как ты любишь говорить…. Кстати, мы с профессором Гринбергом поменялись местами. В качестве смелого научного эксперимента и для пользы общего дела. Теперь я отвечаю за разработку «капсульного» метода, а он – «лазерно-лучевого». Интригует? То-то же…. До скорой встречи? Целую и жду…

– Неожиданный, надо признать, жизненный поворот, – отправляя телефон во внутренний карман штормовки, неуверенным голосом прокомментировал Тим. – Хрень полная, навороченная и законченная. Из знаменитой серии: – «Не было печали у гусара, а природа капала дождём. Свечка одиноко догорала – грустным и тоскливым сентябрём. Постоялый двор, забытый Богом. Чу, хмельная песня ямщика. Рядом вьётся – мокрая дорога. И дорога эта – не легка. Тихий скрип, остановились кони. Скрип дверной, и в зал вошла – Она. Сердце убежало, не догонишь. Всё вокруг – лишь карие глаза. Всё вокруг – лишь милая улыбка. Нежное, прекрасное лицо. А на пальчике – таинственно и зыбко – тлеет обручальное кольцо. Лишь война теперь поправит случай. Может, её мужа – там – убьют? А иначе – удавиться лучше. Лучше застрелиться – прямо тут. Свечка – одиноко – догорала. А природа – капала дождём. Не было печали у гусара – грустным и тоскливым сентябрём…».