В Ростове располагалось управление командующего Северо-Кавказским округом внутренних войск, в составе которого находилась часть, где служил Иван, – основной фигурант операции, несколько претенциозно обозванной Пульманом «Всеобщее влияние». Адольфу Мирзоевичу предстояло решить ряд организационных вопросов в сфере, касающейся Ивана, и негласно собрать кое-какую информацию о начальствующих лицах округа, способных оказать содействие в намечавшемся мероприятии. Он не сомневался, что за сутки управится со всеми делами и завтра ночью сможет убыть обратно в родные пенаты…

Пока он размышлял, в гостиничном ресторане соорудили заказанный им ужин, состоящий из двух видов икры, ветчины, маринованных говяжьих языков и на вид вполне настоящего виски «Белая лошадь» – все это вскоре вкатила в номер на тележке весьма симпатичная дамочка в голубой униформе и кружевном передничке.

Обозрев провизию, Адольф Мирзоевич удовлетворенно крякнул, затем перевел взгляд на дамочку – и опять крякнул: длинноногая стройная блондинка лет тридцати пяти была вполне еще свежей и не утратила прелести форм.

– В Ростове самые красивые женщины, – медленно произнес Пульман нейтральную фразу, вцепляясь взглядом в ее лицо и на всякий случай лучезарно улыбаясь. – А настоящие мужчины всегда ценят красивых женщин… Я верно говорю?

– Вы верно говорите, – механически выговорила дамочка, опустив руки по швам. – В Ростове самые красивые женщины. А настоящие мужчины, всегда ценят красивых женщин.

– Я тебе страшно нравлюсь, красотка, – закрепился Пульман, поднимаясь с кресла и подходя к ней. – Ты меня хочешь.

– Вы мне страшно нравитесь, – повторила дамочка – щеки ее как-то с ходу покраснели, а в глазах загорелся жгучий огонек. – Я вас хочу.

– Ну и славненько – все как обычно, – удовлетворенно констатировал Адольф Мирзоевич, по-хозяйски запуская руку дамочке в трусики на предмет выяснения готовности к определенного рода процедуре. – Давай – дверь на ключ и быстренько раздевайся…

Со сновидениями у Ивана всегда были проблемы. С начала военной карьеры ему не снилось ничего хорошего: то какие-то полуразложившиеся трупы, подмигивающие пустыми глазницами, то злобные бородатые хари с желтыми зубами и неугасимым огнем ненависти в глазах, то совершенно дикая чертовщина, не имеющая права на существование в реальности… Этот сон тоже красотой и изяществом не отличался – вдобавок ко всему он еще имел запах. И какой запах!

Снился Ивану какой-то странный дед в неописуемом одеянии из шкур и дерюги. Его маленькое морщинистое личико имело цвет моченого яблока и покрыто было какой-то странной цветной татуировкой, не имеющей никакого отношения к цивилизованному миру. Усугублялось сие безобразие жиденькой засаленной бороденкой, засаленными же волосами, небрежно связанными в пучок на затылке, и хитрющими раскосыми глазками.

Дед бормотал что-то нечленораздельное и переливал из пластмассовой бутылки из-под пепси в небольшую кастрюльку отвратно воняющий напиток. Напиток шипел и пенился – будто сердился на деда. Запах был такой, словно какой-то вредный хулиган поджарил на костре из автомобильной шины одномоментно с десяток дохлых крыс и целый взвод болотных жаб.

– Никого нет, – хитро подмигнул Ивану дед и потащил из-за пазухи явно украденную где-то в процедурном кабинете кишку от кружки Эсмарха. – Мункху ночью сторожит – сейчас никого нет. Ключ спер, дверь открыл – все дела. Девка Аленка просила выручать. Выручаю…

Тут дед заправил один конец кишки в кастрюльку, кастрюльку эту поднял над головой, а второй конец кишки без спроса, силком, вставил Ивану в рот, протиснув сквозь сжатые зубы.

– Глотай, однако, солдат! – скомандовал дед, больно ухватив Ивана за щеки и надавил, разжимая стиснутые зубы. – Глотай – совсем как мертвый будешь. Сутки спать будешь – никто не разбудит. Потом встанешь – будет хорошо, всю ночь хорошо – бодрый будешь. Потом будет маненько поздно слова в голову загонять – получится плохой мункху. Большой профессор не знает, а Тутол знает… Две луны зайдет – совсем мункху пройдет…

Иван страшно напрягся, однако дедова рука железной клешней сдавила щеки, разжимая зубы. В горло медленными толчками полилась горькая жидкость, издающая невероятное зловоние. Иван пару раз дернулся всем телом и неожиданно расслабился – накатила горячая волна какого-то сладкого морока, в которой помраченное сознание свернулось в клубок и быстро растворилось без остатка…

Придя в себя, он обнаружил, что находится в большой белой палате.

Два сводчатых окна были занавешены светло-зелеными шторами, сквозь которые просвечивали жирные тени решеток…

Кроме него, в палате находился еще один человек, недвижно лежавший на соседней кровати. Голова человека была плотно забинтована марлевой повязкой, которая образовывала внушительный кокон. Посмотрев на соседа, Иван тотчас же ощупал свой череп и убедился, что и у него аналогичный кокон присутствует.

Боль, тупая и ноющая, не отпускала – создавалось такое впечатление, что кто-то по пьяному делу наехал на его многострадальный череп асфальтоукладчиком, но не расплющил до конца, как замышлял, а так – прокатился разок краешком и скрылся с места происшествия.