Через неделю из Корсаковской милиции пришла посылка с вещами. Несколько человек опознали в обрывках одежды, снятых с трупа, костюм Никодимова. Тот самый, в котором он был в момент самоубийства.

Касательно язвы, корсаковские написали, что в связи с разложением трупа ничего установить невозможно.

Я «приостановил дело производством» до прибытия свидетеля Никодимовой, находящейся на излечении.

Шли недели… Промелькнули июнь и июль. Дело Никодимова лежало в кучке «приостановленных». Впрочем, за это время в папку были подшиты две новых «бумажки»: извещение врача Абастуманского санатория о смерти больной Никодимовой и ответ начальника милиции далекого уральского городка:

«…На ваше отношение № … от… сообщается, что родители покойного Никодимова Аркадия Ильича были в 1919 году арестованы колчаковцами и погибли. Дом Никодимовых сгорел. Родственников нет. Поэтому оставшиеся после самоубийства личные вещи Никодимова А. И. должны перейти в собственность государства».

О самоубийстве Аркадия Ильича в районе стали забывать… Появился в Святском новый секретарь президиума РИКа – демобилизованный командир…

С золотыми и алыми красками осенней листвы пришел к нам сентябрь. Был он в этом году совсем по-летнему теплый, солнечный и тихий.

– Из Тупицына мужик приехал, – сказал как-то Игорь. – Рассказывает: косачей видимо-невидимо! Сейчас косачи, знаете, какие? Уже совсем взрослые. Треснешь из ружья – стукается об землю, как пудовая гиря! И, вообще, в такую погоду… Я даже не понимаю!..

И, по своему обыкновению, взволнованно шмыгнул носом.

Я вздохнул. Мне тоже страсть как хотелось стрельнуть по взматеревшему косачишке.

– Так, товарищ секретарь… Значит: незаконченных дел больше двух норм, а мы будем… развлекаться?.. А что скажет начальство?

– Начальство скажет вам спасибо, – заявил, появляясь в дверях, Дьяконов. – Собирайтесь в Тупицыно, деятели! Поедем вместе. Я тоже хочу поохотиться… Может быть, и перейду в вашу веру… Нате вам подарки.

Виктор Павлович положил на стол две коробки: одну с патронами к браунингу, другую – к смит-вессону, личному оружию моего секретаря.

– Ура!-заорал Игорь и вылетел из комнаты, на ходу крикнув: – Я за Гейшей! Где-то по селу шляется!

Виктор Павлович плотно прикрыл дверь и подсел ко мне.

– Ну, как у тебя дело Никодимова?

– Лежит…- пожал плечами я.

– Очень хорошо. Так вот, Гоша… Поедем брать убийцу Никодимова. Он залег в берлоге под Тупицыном…

– Позволь позволь… Ведь факт самоубийства – неоспорим! И труп… И одежда Никодимова… А-а-а! Ты раскопал пункт третий формулы о расследованиях самоубийств? Значит, было понуждение к самоубийству?

– Едем брать убийцу Никодимова. Зверь матерый и хорошо вооружен. Операцию нужно произвести тихо и незаметно. Нас будет четверо: ты, я, мой помощник Егоров и этот твой блажной охотник – секретарь… Словом, готовься. Выедем на трех ходках. Два мои, третий твой. Кучера не бери.

– Ничего не понимаю!

– И я, брат, пуд соли съел, пока разобрался… Ну, до утра. По холодку поедем, будто на охоту. Так и объяви по епархии… Да возьми в РУМе запасный револьвер. Патронов побольше. Да… пошли Желтовского в больницу. Пусть возьмет йода и бинт.

– Ух, какие страхи!

– Говорю: зверь не шуточный. Ну, будь здоров. До утра!

Тупицыно славится лесами. Тайги с сосняком и кедрачом там нет, но на десятки верст вокруг большого, богатого села, служившего в свое время партизанским штабом, раскинулся березняк. Не тощее березовое редколесье, а частокол огромных столетних берез и осин, перемежающийся веселыми полянами-еланями, уходящий вдаль… Не пахнет прелью, и воздух чудесный, без вечной в тайге примеси гнили и сырости, и солнца вволю на еланях… Медовый аромат трав, цокотанье кузнечиков, красивые бабочки и цветы, цветы – от края и до края еланки… Ходить в старых березовых лесах куда легче, чем в тайге. Нет провалов во мху, не загораживают охотничьи тропки колоды, валежины, не жжет лицо омерзительный таежный гнус, и можно не ожидать внезапной встречи с лохматым таежным хозяином, которого если и срежешь второй или третьей пулей, – крепок, черт, гроза сибирской тайги на рану, – то после, до седьмого пота, намаешься с вывозкой туши из глухой чащи… А если промахнешься – и, по-любительски, с ножом не свычен, – Михайла Иваныч легонько мазнет лапой по голове от затылка и завернет на лицо неудачнику всю шевелюру, вместе с кожей. Встречал я таких оскальпированных, когда колобродил в Нарымской тайге, разыскивая банды после гражданской…

А здесь Михаил Иванович не живет. Несподручно таежному лохмачу: шибко открыто все. На тридцать шагов видно. Опять же ягоды кустарниковой не столь густо, как в тайге, а землянику мишка собирать не охотник.

Да и приберложиться зимой негде…

Игорь все это отлично знал, и поэтому, когда Виктор Павлович, хитро подмигивая, сказал парню, что с косачами придется обождать, а будем брать медведя на берлоге, – Игорь отвернулся в сторону и обиделся.

– Что я, маленький, что ли, товарищ Дьяконов! Берлога! Медведи летом в березняке не залегают…

– Залегают, Желтовский, – возразил Павлыч, – еще как залегают! Бывают такие особенные медведи..

…Наши ходки стояли за околицей села, у кромки леса. Ночевка в Тупицынском сельсовете была беспокойной. Сквозь дремоту я слышал, как к Дьяконову являлись какие-то мужики, разговоры вполголоса переходили в шепот, потом приходили другие и тоже шептались с Виктором. Всю ночь хлопали двери и горела лампочка-семилинейка…

Теперь же пригревало солнышко и тянуло в сон. Но нужно было ждать Егорова, помощника Дьяконова. Он появился внезапно, выйдя из леса вместе с какой-то девицей…