Потом она попыталась его напоить из фляги Химика, но Дольский был в полной отключке.

– Надеяться можно, – заверил ее Химик. – Хотя наверняка не скажешь.

Сержант оказался более крепким. Когда Пригоршня потыкал его ботинком, он пошевелился и захрипел. Когда сержант смог открыть глаза, взгляд был расфокусированным. Мало-помалу военный пришел в себя.

– Привет, – весело сказал Пригоршня.

– Добро пожаловать, – вежливо добавил Слепой. – Адская служба приема и распределения грешников приветствует тебя, новобранец. Можем предложить сковородку с тефлоновым покрытием. У нас не пригорает!

Химик за приоткрытой дверью негромко хмыкнул. Слепой посчитал это вполне подходящими к случаю аплодисментами. Вера сейчас его вряд ли слышала, она причитала над лейтенантом, безуспешно пытаясь привести его в чувство.

Сержант хлопал глазами, пытаясь разглядеть, кто с ним разговаривает. Наконец его взгляд стал осмысленным, и рука тут же зашарила по ступеням.

– Не-не-не, – покачал головой Пригоршня. – Прекрати. Автомат твой у меня.

– И потом ты уже все равно умер, – добавил Слепой. – Зачем тебе повторять этот печальный опыт? Неужели понравилось?

Сержант подтянул ноги и сел на ступенях, разглядывая сталкеров. Он явно пытался придумать, как бы вернуть свое оружие, но шансов у него было негусто. Тогда сержант откашлялся, чтобы восстановить голос, и спросил:

– Где лейтенант?

– К нему у нас претензий нет, – заявил Пригоршня, – а вот с тобой мне как раз очень хотелось потолковать.

– Так что? Тефлоновая сковородка? – спросил Слепой. – Или зажарим на вертеле? Тоже неплохо, в старинных адских традициях.

– Старо, – возразил Никита. – Давай лучше «жарку» найдем.

– Да, ты прав! Мы, администрация Преисподней, должны идти в ногу со временем!

– Мужики, отпустите, а? – попросил сержант. – Я понимаю, вы злые на меня, но я-то что? Я на службе.

– Это он намекает, что согласно Гаагской конвенции пленных полагается кормить, – объяснил Слепой. – Проголодался и вспомнил о конвенции. Понимаешь, браток, ты на службе, но я-то мирное население. Мне никто войны не объявлял, а вот на расстрел меня уже водили. Некрасиво как-то вышло.

– Ты службой не прикрывайся, – добавил Пригоршня, поднимая автомат.

Сержант отшатнулся, но деваться ему было некуда – он сидел на ступенях, а Пригоршня стоял над ним.

– Эй, ты чего? – удивился Слепой. – Я думал, мы шутим.

– Насчет «жарки», конечно, шутим, – Пригоршня украдкой подмигнул Слепому, – а насчет остального… Человек, видишь, службу уважает, вот и обслужим его.

– Нет, погоди, – Слепой вроде угадал, что на уме у Никиты, и попытался подыграть: – Он же может нам пригодиться. Пусть расскажет, что знает о Афаре, о Фишере и вообще обо всей этой истории.

– Нет, – сурово молвил Пригоршня, – этот не расскажет. Он на службе. По уставу ему не полагается тайну раскрывать, он должен во что бы то ни стало сберечь вверенную ему информацию. Даже ценой собственной жизни.

Глаза сержанта перебегали с Пригоршни на Слепого.

– Погодите, – проговорил он. – Дайте хоть сказать.

– Пригоршня, подари ему шанс! – добавил Слепой.

– Еще чего. Он меня расстрелять хотел!

– Я все скажу! – пробурчал военный. – Все, что знаю. Тогда отпустите?

– Вот видишь, Пригоршня, – с укоризной сказал Слепой. – Какой хороший человек оказался! Все нам расскажет.

– Химик, иди сюда! – позвал Никита. – У нас тут разговор намечается. Ты бы принял участие!

– Я слышал. – Химик возник в дверном проеме, он засовывал за пояс «глок» лейтенанта. – За молодым человеком Вера присмотрит. Он пока в себя не пришел, так что, сержант, говори скорее, и о твоей откровенности никто не узнает. Прежде всего Михаил Афар. Что он собой представляет и каковы его цели?

Сержант высказался коротко и внятно, используя непереводимые русские выражения.

– Я так и думал! – кивнул Слепой. – А теперь подробнее?

– Он служил в ФСБ. Вернее, начинал еще раньше, в КГБ, – начал сержант, – старый кадр, чтоб его. Когда был моложе, в оперативниках ходил. Говорят, хорошо справлялся, к наградам представлен. Можно сказать, элита. Потом с возрастом перевели в отдел планирования операций. Он и там себя показал, дослужился до полковника. Его только потому и терпели, что специалист хороший. А так, вообще, перед начальством не приседал, говорил что думает.