«Да, именно ей, ведь она предложила дяде предоставить мне эту должность. Никто не мог отнестись ко мне лучше», — отвечал студент.

А я, когда услышала, как мой студент говорит обо мне, почувствовала себя очень счастливой. Боль в сердце исчезла, я совершенно успокоилась. Надеюсь, я извлеку урок из того, что видела и слышала ночью, и буду всегда поступать так благородно и великодушно, как поступила в своем воображении.

Вчера, когда я с учебниками под мышкой шла к полковнице X*****, мне вскользь подумалось, что студент, наверно, еще в Стокгольме и, вполне возможно, я встречу его у полковницы. Вдруг он пришел навестить свою невесту, и я столкнусь с ним на лестнице или в прихожей.

Но хотя воскресной ночью я великодушно сделала его губернатором Сен-Бартельми, чтобы он мог жениться на мадемуазель фон К., мне совершенно не хотелось встречаться с ним теперь, когда я узнала, что он помолвлен.

«Ну хоть бы разок не подниматься к полковнице! — думала я. — Я ведь ни единого урока не пропустила за все время, так что один раз, наверно, не в счет».

Пожалуй, и правда лучше не ходить на урок, и я немедля повернула обратно, домой.

Претило мне подниматься наверх. Столкнись я со студентом, я бы, наверно, от волнения упала в обморок. Только представьте себе, сколько было бы шуму!

Самое милое дело — пойти домой и сказать тете, что на улице я вдруг почувствовала себя совершенно больной, оттого и вернулась.

Вообще-то в этом была доля правды. При одной мысли о вероятной встрече со студентом у меня так заныло сердце, что я едва могла двигаться.

Некоторое время я шла по улице, уже почти добралась до Клара-Страндгата и вдруг подумала, что лучше всего провести этот час на воздухе, тогда не понадобится говорить тете, что я плохо себя чувствую. Идея показалась мне по-настоящему хорошей, и я быстренько свернула в ближайшую из улиц.

Но как раз в этот миг отворилась дверь магазинчика, мимо которого я проходила, и оттуда вышла рослая, некрасивая старуха в белом креповом платье и белой летней шляпке, украшенной гирляндою крупных красных роз. Впрочем, сказав, что платье и шляпка белые, я сильно преувеличила: они были серые от грязи, как и сама старушенция. Мантилька, рюши, ленты — все до того замызганное, будто побывало в грязной луже.

Я сразу смекнула, что эта особа, которая посреди холодной зимы ходит в летней шляпе и креповом платье, определенно не кто иная, как Оборванка, о которой я не раз слыхала, но которую никогда раньше не видела. Мне всегда представлялось, что ее окружает этакий романтический ореол, ведь бедняжка повредилась рассудком, оттого что жених бросил ее, и теперь зимой и летом ходит в чем-то вроде подвенечного наряда.

Увидев Оборванку, я, конечно, остановилась, чтобы хорошенько ее рассмотреть, а она вообще не обратила на меня внимания, просто стояла у двери магазина и глядела вверх.

Внезапно лицо ее исказила ужасная гримаса, она воздела руки и разразилась жутким криком или воем — даже не знаю, как его назвать:

— О Боже, неужто мне выпало любить изменника!

Никогда я не слыхала ничего более жуткого. Голос был совершенно нечеловеческий, казалось, кричал дикий зверь, лев или тигр. Слова-то совершенно не устрашающие, но все вместе похоже на протяжный звериный рык.

Она еще раз выкрикнула те же слова, но я уже не могла стоять на месте. Я не шла, я бежала всю дорогу до полковницы и добралась туда, опоздавши минут на десять, не больше.

Полковница обрадовалась, увидев меня. Я попросила прощения за опоздание, но она сказала, мол, сущие пустяки, что я не рассчитала время, главное — ничего плохого не случилось. Она-то боялась, не захворала ли я, и уже хотела послать горничную к Афзелиусам, узнать, как обстоит со мною.

Да, хороша бы я была, если б не встретила Оборванку и страх не вернул меня на путь истины.

Я не преминула рассказать полковнице, что встретила Оборванку и что выглядела она совершенно жутко. Полковница очень заинтересовалась и была вправду взволнована.

— Да, любовь — страшная штука, — несколько раз повторила она. — Ничего нет ужаснее любви.

Я склоняюсь к мысли, что как раз хорошо, что студент помолвлен. Выйди я за него, у меня бы определенно не нашлось времени писать романы, а ведь желала-то я именно писать.

Вдобавок я стала бояться любви, с тех пор как увидела Оборванку.

Любопытно, что за приключения пережила полковница, ведь выглядела она так испуганно.

(Нынче, когда я устроилась в гостиной писать, с Акселем Оксеншерной произошло кое-что странное, но об этом я расскажу попозже.)

Вчера мы все утро провели в Каролинском институте. [45] Разумеется, не дядя с тетей и не старая Улла, но Элин, Аллан, я и обе служанки, причем мы обошли все это учреждение от подвала до чердака.