Если эта гипотеза верна, то возникновение нашего вида зависело от счастливой случайности – например, от квантового скачка в какой-то молекуле мозга, замкнувшего цепочку последовательно связанных генетических программ в регулирующий контур. Такая случайность, открывшая путь к формированию человеческого мозга, кажется крайне маловероятной, но чтобы оценить ее вероятность, надо было бы знать, какие связанные между собой программы уже были в достаточно развитом мозгу предшествовавшего нам вида. Само по себе удивление не является аргументом, точно так же, как неведение, но, конечно, даже по сравнению со всеми явлениями жизни эта мутация удивительна. Создатели мифа об Адаме и Еве точно так же удивлялись чуду творения, и здравый смысл сделал их «моноцентристами»: они не могли допустить, что акт творения повторялся.

Другой вклад в историю происхождения человека внесли лингвисты, исследовавшие историю языков. Главный признак, отличающий человека от других животных, – это понятийное мышление, давшее человеку огромные преимущества в его вневидовом и внутривидовом окружении. Именно развитие понятийного мышления создало селекционное давление в сторону увеличения размеров мозга, а поскольку мозг весьма увеличился уже у предшествовавших человеку гоминидов, то можно думать, что и они обладали некоторыми зачатками понятийного мышления и, следовательно, языка. В применении к гоминидам проблема «человек или животное» никоим образом не выглядит тривиальной. Если вид homo sapiens возник в одном месте (или даже пошел от одного предка), то надо допустить, что около 200 тысяч лет назад где-то в Африке образовалось первое человеческое племя, от которого мы все произошли, – племя, успешно конкурировавшее со своими предшественниками-гоминидами и, безусловно, имевшее свой язык. Это допущение не связано даже с «гипотезой Адама или Евы», то есть с предположением об общем предке всех людей; оно хорошо согласуется с данными генетики [16] и лингвистики [17] о происхождении человеческих рас, полученными в последние годы. Русский лингвист Иллич-Свитыч доказал общее происхождение языков «белой» расы – индоевропейских, семитических, тюркских и угро-финских. Некоторые представители «исторической лингвистики» заходят так далеко, что пытаются восстановить отдельные слова «праязыка» – языка первоначального племени людей. Пока лучше воздержаться от оценки этих попыток, но можно заметить, что еще совсем недавно даже родство между индоевропейскими и семитическими языками вызывало сомнения. Интереснее всего, что «объединительные» достижения лингвистов параллельны результатам генетиков, полученным на совсем другом материале.

Географическое распространение вида homo sapiens вызывает ряд вопросов. Известно, что по меньшей мере 30 тысяч лет назад сапиенсы добрались уже до Австралии и Америки, а через 15 тысяч лет достигли Патагонии. Поскольку 120 тысяч лет назад они прошли через Суэцкий перешеек, возникает вопрос, почему старейшим сапиенсам Западной Европы – найденным во Франции кроманьонцам – всего 40 тысяч лет? Почему сапиенсам понадобилось 80 тысяч лет, чтобы пройти Европу? Как мне кажется, потому, что им мешали неандертальцы.

Неандертальцы тоже возникли в Африке. Вероятно, их вид, немногим старше нашего, развивался параллельно ему и, возможно, имел с ним общих предков. Неандертальцы также распространились по Африке, Азии и Европе и были, вероятно, последними конкурентами сапиенсов в борьбе за власть над Землей. По-видимому, неандертальцы были несколько ниже нас ростом, но имели более массивное телосложение и, несомненно, б'oльшую физическую силу. По сравнению с ними сапиенсы представляют то, что палеонтологи называют «грацильной», т.е. «изящной» [18] формой. Мозг неандертальцев достигал 1400 см3, что равно среднему объему человеческого мозга. Как и другие гоминиды, они умели изготовлять каменные орудия и пользовались огнем. Раскопки их могил свидетельствуют о погребальных церемониях и, вероятно, у них были зачатки религии.

Неандертальцы заселили Европу раньше сапиенсов. Во время их наибольшего процветания – 150 или 160 тысяч лет назад – они были хозяевами Европы: им не страшны были никакие звери, и они умели справляться со всеми опасностями природы. Находки 1995 года в Испании, как и предшествующие находки в Хорватии, доказывают, что 30 тысяч лет назад неандертальцы и сапиенсы были современниками, и несомненно конкурентами: иначе неандертальцы дожили бы до наших дней. В лесах и болотах первозданной Европы неандертальцы подстерегали наших предков, и не было врага страшнее их: больше всех зверей мы боимся своего собственного образа в выродившемся и озверевшем человеке, но таким и должен был казаться нашим предкам неандерталец. Можно предполагать, что сапиенсам понадобилось 80 тысяч лет, чтобы истребить неандертальцев и отбить у них Европу. Возможно, эта борьба стимулировала отбор, усиливший человеческую агрессивность.

Неандертальцы проиграли, потому что наши предки были умнее. Их орудия улучшались, а орудия неандертальцев оставались неизменными. В Палестине, в пещерах горы Кармел, находили скелеты, которые относили к помесям неандертальца и сапиенса (в таком случае вряд ли можно было бы говорить о разных видах!). Теперь в этом сомневаются – неизвестно, смешивались они или нет.

Гипотезы о происхождении человека. Как уже было сказано, для дальнейшего изложения важны будут лишь некоторые гипотезы о происхождении человека. Приведем эти гипотезы. Мы предполагаем, что предки людей – гоминиды – жили группами в несколько десятков особей, связанных социальным инстинктом; что у этих гоминидов, а также у их потомков-сапиенсов, был сильно развит инстинкт внутривидовой агрессии; и что инстинкт, сдерживающий агрессию и предотвращающий убийство собратьев по виду, был у них ослаблен, так что действие его ограничивалось лишь членами собственной группы. Далее, мы предполагаем, что они вели между собой постоянные войны, приводившие к истреблению побежденных групп. При этом главным селекционным фактором развития мозга была внутривидовая борьба.

Как мы уже видели, у всех приматов численность групп составляет несколько десятков, и эта численность, определяемая социальным инстинктом, несомненно сохранялась у дочеловеческих гоминидов и у первых людей. У всех общественных животных величина группы поддерживается примерно одной и той же, и, несомненно, именно такая величина, выработанная отбором, наилучшим образом способствует сохранению вида. Размеры группы определяются областью, где она должна кормиться, и возможностью узнавания всех индивидов группы, необходимой для установления иерархии и поддержания отношений; впрочем, этот вопрос мало изучен. Если – в благоприятных условиях – группа становится слишком большой, то она делится на две части, что без сомнения предусмотрено механизмом социального инстинкта; при этом социальные связи скоро забываются, и обе группы становятся «чужими» друг другу: в отношениях между ними социальный инстинкт теряет силу. Точно так же теряет силу материнский инстинкт, когда потомство достигает определенного возраста: животные не помнят родства дольше, чем это предусмотрено их инстинктивной программой.

На этом примере мы проиллюстрируем важную особенность работы инстинктов. Материнский инстинкт – открытая программа, не врожденная, а запускаемая материнским обучением, которое у обезьян генетически запрограммировано. Их подпрограмма обучения потомства вводится в раннем возрасте: опытами на обезьянах доказано, что самка, не получившая нормального для ее вида материнского ухода, не способна воспитывать детеныша. Генетически запрограммирован также возраст детеныша, в котором материнский инстинкт «выключается»: этот возраст, определенный для каждого вида, задается особым механизмом. Например, у шимпанзе семилетний индивид – уже самостоятельный, хотя и невысокий по рангу член группы, и мать не проявляет к нему никакого интереса. Разумеется, все эти механизмы «предусмотрены» геномом вида.