Слушай ну это засуетился Глеб. Когда прийти?

Можно завтра, сказал я. Подходи после одиннадцати к отцу Серапиону, скажешь, что хочешь быть аналитиком. А денег я тебе после обеда дам, мне просто во вторую смену.

Глеб шумно засопел в трубку.

С-спасибо, Кирилл! воскликнул он. Спасибо тебе!

Да всегда пожалуйста.

Положив трубку, я отвернулся от телефона и увидел, что в дверях комнаты стоит Джибрил, подпирает косячок с этаким невинным видом. Я приложил титанические усилия, чтобы кое-как унять бешено стучащее сердце и более-менее спокойно осведомила:

Ты что, через стену прошел?

Ну почему сразу через стену? дернул плечом Джибрил. Дверь не заперта, только и всего.

Да. Возможно, пребывая в смятении и страхе непонимаемого, я действительно забыл прикрыть дверь. Только раньше со мною такого не случалось. Впрочем, все когда-нибудь делается в первый раз.

Варахиил сегодня убил человека, я пытался говорить ровно, но то и дело давал петуха. Отрубил голову молодой девушке. По-моему, Анна его уже боится, а когда она узнает

Она знает, проронил Джибрил. Очень недовольна. А ты, я так вижу, в панике.

Я не стал этого отрицать; вероятно, мой вид был довольно красноречив. Джибрил прошел в комнату, сел на диван и вольготно вытянул ноги. Сегодня вместо костюма на нем был шикарный прикид гражданина, который не особо дружит с головой: видавшие виды кеды с разноцветными звездами, ярко-желтые джинсы и камуфляжная футболка, порванная на груди, мол, нате стреляйте.

Я понимаю твой страх, заявил Джибрил, и в нем нет ничего стыдного. Ты видел два жестоких убийства с интервалом в девятнадцать часов, а еще столкнулся с тем, что не можешь объяснить с позиций своего критического разума. Я прав? спросил он с полуутвердительной интонацией. Мне оставалось только кивнуть и опуститься на стул.

Джибрил смотрел на меня с печалью и сочувствием.

Как жаль, что на твоем месте не оказался Аскольд Каменюк, сказал он. Вот кто искренне и радостно ждет случая, который ему никогда не выпадет.

Я бы с радостью с ним поменялся, прошептал я, изучая узор на обоях так пристально, словно мелкие букетики по желтоватому полю были самым важным в жизни. Джибрил усмехнулся.

К сожалению, он не может того, что можешь ты.

Я кивнул.

Он не визионер.

Вот именно, согласился Джибрил. Отец Серапион ни морально, ни физически не сумел бы вынести того, что имеешь способность увидеть ты.

Я молчал. Весь мой мир в эту минуту застыл на краю бездонной ямы, и мне было совершенно ясно, что вот-вот произойдет падение, и уже нет никакой возможности от него удержаться. Еще немного

Нравится тебе мой снегирь? неожиданно сменил тему Джибрил и гордо выпятил грудь, демонстрируя потертый кругляш значка, действительно со снегирем.

Ничего себе, кивнул я, решив уже ничему не удивляться.

Ты живых снегирей видел?

Видел, ответил я, искренне не понимая, при чем тут снегири, и на время представив свою реальность порождением бреда кого-то вроде Кафки или Пелевина.

Чудесно, сказал Джибрил с такой интонацией, как будто речь шла о чем-то вроде бутерброда с икрой. Расскажи.

Тогда я сел подробнее и, отчего-то понимая, что рассказ о красногрудой птице чем-то очень важен для существующего положения дел, заговорил:

Мне было тогда лет двенадцать. Весна в том году была серая, сырая и неуютная, всю зиму я то грипповал, то сопли подхватывал. Больше всего, помнится, я хотел сходить на Масленицу в парк: обещали гулянья, карусели, блины, сражения рыцарей, а все угощения бесплатно.

Но в тот день никуда я не попал. Мой приемный отец потерял кошелек и от души вкатит мне ремня за воровство. Тогда я впервые заплакал, и не от боли а ремень был солдатский, со здоровенной пряжкой, а от обиды. Ведь никакого кошелька я не брал! Но на меня в то время сыпались все шишки, и за дело, и не по делу. Кошелек, кстати, потом нашелся он завалился за диван, но передо мной никто и не подумал извиниться. В общем, родители с братом ушли в парк, а я остался дома один. Сидел у окна, всхлипывал, смотрел на грязную унылую улочку с кривенькими частными домиками под низко нависшим небом, и все кругом было таким беспросветным и мрачным, что я окончательно отчаялся.