— Мой отец очень ценил книжку под названием «Похвала глупости», — сказал Феликс. — Она не такая священная, как та, что лежит на подставке, где горят свечи, но забавней ее я ничего не читал. Глупость не должна никого убивать — она и без того правит всеми нами. В частности, разве не глупость с моей стороны общаться с некоей тенью, у которой даже имени нет? Пожалуй, не меньшая, чем глупость того, кто зовет меня без всяких причин адским созданием.

— Называй меня Райнхард Хоэнберг, Феликс ван Бролин. Ты сам разве полагаешь себя человеком?

— Вы последний граф Хоэнберг? — удивился Феликс.

— Не последний. Его дед, — голос посерьезнел. — Ты не ответил на вопрос.

— Человек я, или нет, вопрос несущественный, господин бывший граф. Я не требую у Господа исключительности, стараюсь жить так, чтобы не сеять лишнего зла, и, если кого-то убивал, значит, на то была веская причина.

Хохот, исходивший из мрака, потряс своды старого замка. Феликс подумал, что если кто-нибудь прячется у ограды, чтобы удостовериться в честном выполнении молодыми людьми взятых на себя обязательств, то сейчас он получил хороший повод замарать исподнее.

— Наверное, и я, с такой-то логикой, могу считать себя человеком, — произнес гулкий голос, отсмеявшись.

— Вне всякого сомнения, господин граф, — уверенно ответил Феликс. — Ведите себя, как один из людей, если хотите быть человеком, как по мне, это совсем несложно.

— Как один из людей! — отозвался голос. — А что это значит? Давай ты скажешь, Феликс, только не ошибись.

— О, здесь невозможно ошибиться, — легко ответил он, — соблюдай заповеди, живи так, будто бы за твоими поступками наблюдает сам Христос, и тогда в конце уверенно отнесешь себя к людям.

— Тогда те, кто убивают, жгут по вымышленным обвинениям, отбирают последнее у крестьян, — подхватил голос из тьмы, — те, кто ведут на гибель войска, кто выходит в море, зная, что не весь экипаж вернется, кто подписывает приговоры, зная, что перед ним просто доведенный до отчаяния бедняк, ты готов отказать тем, кого я перечислил, в человечности?

— Да кто я такой, чтобы выступать судьей? — Феликс дрожал, обхватив себя руками. Дрова в очаге почти прогорели, и в зале стало существенно холоднее. — Люди, или нет, пускай святой апостол Петр оценивает их жизнь.

Наскучив трястись от холода, Феликс бросил в очаг остаток дров и раздул вновь пламя своим беретом. Убедившись, что все дрова загорелись, он отошел к Библии, положил на нее руку, намереваясь открыть.

— Насколько я понимаю, вашу светлость вполне бы устроило общение до самого утра, лишь бы я не читал псалмы вслух?

— Ты мыслишь в правильном направлении, оборотень, — с тяжестью в голосе сказал мрак. — Только недостаточно глубоко. Если начнешь читать то, что задумал, я сразу же тебя убью.

— Те, кто погиб здесь раньше, кто хотел очистить вашу вотчину от зла, — намеренно напомнил графу, что когда-то он был живым, и замок Хоэнберг был наверняка ему дорог, иначе он не задержался бы в нем после смерти. — Вы каждого ставили перед выбором, читать или не читать священный текст, или это только меня вольно вам искушать бездействием?

— Те меня вовсе не слышали, — сказала тьма. — Я убивал их, как только они переворачивали титульную страницу. Глупо сразу сворачивать шею тому, кто может с тобой говорить. Впрочем, если попытаешься открыть и начать читать, у меня не останется выбора. Я не хочу покидать Хоэнберг, мне больше некуда податься.

— Бездомность, — проговорил задумчиво Феликс, — нас роднит это ощущение, ваша светлость. Но как быть с конфликтом наших интересов? Ведь наутро окажется, что я не справился с заданием, и должен буду вернуть золото, которое уже взял и даже переправил за пределы Бад-Хомбурга.

— Бастард моего внука настолько глуп, что раздает деньги всяким проходимцам, — без тени юмора произнес сгусток мрака.

— Он так же страдает от бездомности, как и мы с вами, — возразил Феликс. — Это ваш единственный родственник на свете.

— Рожденный вне брака. Он даже не граф. Не настоящий Хоэнберг.

— Другого у вас нет, — сказал Феликс. — И, простите меня, никогда уже не будет. Я не знаю, деликатно ли будет обратиться к призраку с просьбой проявить себя, но я бы хотел взглянуть на то, каким вы были, чтобы сравнить с правнуком, которого я видел этим вечером.

Странный звук испустила тьма, то ли стон, то ли вздох. Вслед за этим явился лик, одетый в черный сюрко с золотым гербом, алый шаперон и туфли с длинными носами, какие носили лет сто назад. Ван Бролин видел похожие образы на картинах старых мастеров из Нижних Земель.