— Со мной все будет хорошо, — сказал Бертрам Рош, — ты сам берегись на море. Проклятые гёзы и англичане становятся из года в год все опаснее. Твое беспокойство теперь передается и мне. Давай помолимся, брат.

Стражник, державший могучего жеребца для председателя трибунала, терпеливо подождал в стороне, пока старшие инквизиторы не закончат обряд. Потом Кунц Гакке жестом велел подвести коня и с подставленного колена стража забрался в седло.

— Счастливого пути! — крикнул Бертрам Рош. — Я буду беспрестанно молиться о тебе!

Кунц Гакке увидел, как несколько ворон опустились на крепостную стену замка. Раньше их было намного больше, отметил про себя инквизитор, давая шпоры коню. Ехать ему было близко — корабль в Испанию отходил от северных доков Антверпена.

Кони забеспокоились в темноте, но Феликс успокоил одного из них и отвел в сторону, пока еще стреноженного, чтобы надеть ему на спину потник и седло. Кошачье ночное зрение было ему прекрасным подспорьем в первом опыте конокрадства. Нашептывая ласковые слова, Феликс продел в рот благородного животного удила и застегнул уздечку. Вот-вот уже должен был наступить рассвет, армия-победительница, объявившая бунт против командования, не слишком-то бдительно следила за трофейными лошадьми, которых от разгромленных немецких рейтар осталось несколько сотен.

Содержимое своего мешка Феликс упрятал в седельные сумки, разрезал путы на лошадиных ногах, легко запрыгнул в седло и продел ноги в стремена. Вглядываясь в темнеющие заросли по бокам от поля, где пасся табун, Феликс послал коня медленным шагом в сторону от Моокерхайде. К исходу первого часа езды стало уже достаточно светло, чтобы определиться с направлением — ван Бролин повернул коня на север, уверенный в том, что Маас течет по левую руку от лесной тропы, по которой он двигался. Он пребывал в замечательном настроении, поскольку не мог знать о том, что малые отряды победителей уже со вчерашнего дня рассыпались по окрестностям в поисках наживы, пропитания и женщин. Над испанскими солдатами, примкнувшими к бунту, теперь не было даже командиров, кроме избранных ими самими вожаков.

— Estar! Quien va? Se llama! [27]

Ненавистный язык прозвучал, как выстрел, откуда-то спереди, и Феликс прыгнул с коня в сторону леса. Это вышло у него как-то само собой, инстинктивно, наверное, оттого, что лес воспринимался им как естественная защита с самого момента побега из владений дома де Линь. Но, возможно, это и было наилучшее решение, поскольку на нем не было шпор, чтобы резко ускорить лошадь, а попадать в руки испанцев было последним, чего он хотел после вчерашнего повешения. За Феликсом никто не погнался — испанцы вполне довольствовались лошадью с добром в седельных сумках, и плутать по враждебным лесам непонятно зачем, да еще и без приказа, было для них явным излишеством.

К полудню уставший Феликс оказался перед широким полем, за которым виднелись далекие крепостные стены какого-то города. Идя на запад и рассчитывая вновь оказаться на берегу Мааса, он где-то ошибся в направлении, либо Маас на этом отрезке повернул к западу. Феликс припомнил, что старьевщик-еврей, которого он расспрашивал о дороге, сказал, что земли католиков пойдут на убыль после поворота Мааса к закату. Двойственность собственного положения раздражала Феликса: он был католиком, но католический полководец католической армии послал его на смерть. Как меня встретят кальвинисты, думал Феликс, подходя к городу, кем я покажусь им?

— Эй, добрый человек! — крикнул Феликс какому-то крестьянину, работавшему на поле. — Как называется этот город?

— Ниймеген, господин! — отозвался крестьянин, разглядывая смуглого юношу в добротной одежде. — Да только горожане ворота закрыли. Нынче испанцы в округе зверствуют.

— А ты, стало быть, не боишься испанцев?

— Что они мне сделают? — немолодой крестьянин распрямился и почесал спину. — Вот будь я девкой, тогда иное дело. Гораздо охочи испанцы до наших белокожих девок.

— А меня пустят в Ниймеген? — спросил Феликс. — Я-то родом из Зеландии, по разговору видно, что свой.

— Свой-то свой, — отозвался крестьянин, успевший разглядеть, что разговаривает с ребенком, — да только, по тому, как спрашиваешь, видно, что ты не из наших мест. Мню, не пустят в город чужака, боятся они засланных разных. Вдруг ты, малой, испанцам служишь?

— Я не служу никому, — подернул плечами Феликс, — и в Ниймеген идти даже не собирался, покуда тебя не увидел. Подскажешь, добрый человек, как в сторону Зеландии лучше добираться?

— Это не трудно, — сказал крестьянин, поворачиваясь в закатном направлении, — по левую руку от тебя будет течь Маас, а по правую — Рейн. По рекам ходят баржи, лодки, корабли, — выбирай, на чем в путь отправиться. Маас и Рейн встречаются у Дордрехта, уже в Голландии, лье в тридцати отсюда, а там и до твоей Зеландии рукой подать.

Феликс поблагодарил крестьянина и отправился в указанном направлении, благо, хорошая погода располагала к неспешной прогулке по лугам и полям, в обход настороженного Ниймегена. Далее по течению одной из рек Феликс рассчитывал обнаружить поселение с лодочной пристанью и договориться с хозяином какой-нибудь посудины, как он делал это раньше. Поскольку он уже был знаком с Маасом, теперь Феликса больше привлекал Рейн, который, как он знал, тек из глубины германских земель. Едва Феликс вышел на берег этой широкой и мощной реки, как увидел плотогонов, сплавлявших немецкий лес для голландских верфей. Вполне возможно, подумал Феликс, что при сужении реки, или ее повороте, плоты окажутся так близко к берегу, что я смогу на них перепрыгнуть. Люди, которые занимаются сплавом леса, не откажутся за пару монет взять попутчика до Голландии, тем более что это ничего им не стоит. Решив так, Феликс двинулся берегом реки, стараясь не отстать. Он сосредоточил внимание на реке и лишь в последний момент заметил, что в деревне, находившийся на его пути, что-то не так. Возможно, он даже вошел бы в эту деревню, если бы плотогоны не стали переговариваться друг с другом, глядя на берег и жестикулируя. Посмотрев туда, куда смотрели они, Феликс понял, что мечту дать отдых усталым ногам придется отложить.