Они снова рассмеялись и смеялись снова и снова. Как будто им снова было шесть и девять лет.

— Это совершенно не важно! Что я скажу, если завтра поклонники, покупатели или журналисты начнут спрашивать, какое у меня любимое блюдо? Ну, знаете ли, есть такое блюдо, в нем много овощей и козьего сыра, и такой очень темный соус, возможно, с помидорами и красным вином...

Лука скорчил забавную рожу, и они оба опять засмеялись.

— Ну, хорошо, если ты настаиваешь, я назову его «Лукацони».

Дора поклонилась, а Лука ей зааплодировал, они были так счастливы, даже счастливее, чем когда им было шесть и девять.

Лука гулял с Дорой по городу.

Каждый день они придумывали небольшой маршрут, тепло одевались — на улице уже выпал первый снег — и с красными носами, стуча зубами, сопротивлялись холоду, Смеху приходил конец! Мороз так больно щипал нос, что хотелось вообще перестать дышать. Дора и Лука растирали друг другу уши, согревали дыханием лица. Дора снопа пыталась спрятаться в куртке Луки, они спотыкались, иногда падали. Они пытались рассмеяться, но у них ничего не выходило. Слишком холодно. Никаких ощущений. И они торопились в тепло.

Порой небо было не таким серым, пробивалось солнце, и появлялась пара облаков. Дора и Лука переглядывались.

— Так, le penseur[5]!

— Oh-la-la, а мы высоко взлетели, mademoiselle!

— Но это так, смотри быстрее, пока ветер его не унес или не изменил.

— Не превратил в собор, башня которого разрушена при бомбежке.

— Ты не должен рассказывать историй, это фигуры, а не события! И нет там никакого собора! Нельзя выдумывать. Потому что облака не нужны, если можно просто...

— Да, я вспомнил! Все как тогда!

— Что значит, как тогда?

— Когда всё не по-твоему...

— Что значит не по-моему?

— Ты сразу же начинаешь грустить или реветь...

— Я не реву, даже никогда не плачу!

— Или злишься и не хочешь больше играть.

— Ты ведешь себя по-детски, глупо, я не верю, что ты действительно так думаешь!

Дора отвернулась и с поднятой головой быстро пошла прочь.

— Ну, снова. — Он рассмеялся и крикнул ей вслед: — Пойдем купаться? К утесу?

Лука позволял Доре водить себя по городу и рассказывать.

Сначала она показала ему кладбище на Монмартре. Они провели там бессчетное количество часов: Дора хотела, чтобы он увидел могилу каждой знаменитости, хотя он их и не знал. Дора не могла насмотреться на эти серые холодные камни. В ее голове было полно имен, которые звучали особенно величественно, потому что их произносила она.

Затем последовал целый ряд достопримечательностей, которым, как известно, нет числа в Париже — словно весь город состоит из выдающихся зданий и памятников! За каждой дверью произошло важное историческое событие, в каждом доме родился известный человек! Лука чувствовал усталость при одной только мысли о следующем дне и тех тайнах, которые были не такими уж загадочными, так как большинство из них описаны в путеводителях. Иногда Луке хотелось просто ничего не делать, закрыть глаза, представить себе свои картины. Но Луки не мог не поддаваться очарованию этого неповторимого ни рода, оказавшись в его власти, как Дора и миллионы других людей. Хотя для него важнее всего было то, что это Дорин город.

Лука ждал Дору, пока она была в театре.

Иногда ему приходилось отпускать ее одну, целовать, обнимать напоследок, касаться ее волнистых волос и смотреть, как она исчезает в дверях квартиры или в здании театра, если он ходил ее провожать. В его жизни наступало затишье. Ему оставалось только снова и снопа смотреть на часы, которые, казалось, остановились.

Он мог использовать это время, чтобы позвонить отцу или Ане, но он этого не делал. Не хотел. И ему не хотелось думать, почему он не хочет с ними говорить. Поэтому он смотрел на часы, которые наверняка остановились.

Но затем, в один из этих бесконечных часов одиночества, Лука открыл для себя человека, который помогал ему забыть об ожидании. Пабло Неруда. Лука никогда раньше не слышал об этом поэте, пока не нашел книгу у Доры на полке. «Стихи капитана» и «Сто сонетов о любви». Лука никогда не интересовался поэзией. Ему всегда не хватало чего-то, чтобы понять ее. Но эти стихи напомнили ему jugo, дождливый хорватский южный ветер, от которого становится трудно дышать. От него невозможно спрятаться. Голова сама поворачивается навстречу ветру, позволяя ласкать себя и обнимать. Лиши меня хлеба, лиши меня воздуха, не лишай меня лишь твоего неповторимого смеха. Какой легкой может быть лирическая поэзия.

Этого он не знал.

Любовь моя, мы обрели друг друга, исполнившись жажды, испили всю нашу воду и кровь, мы обрели друг друга, исполненные голода, вгрызаясь в плоть, как огонь, оставляя раны позади себя.Как просто и ясно. Даже если каждый день, каждый час ты чувствуешь, что со сладостью предназначена только мне, цветок восходит па губах твоих, чтобы найти меня. Ах, любовь моя, любовь, огонь повторяется во мне, ничего не померкло, ничего не забыто, моя любовь питается твоей, и, пока ты живешь, любимая, твоя любовь меня не оставит.