– Останься, о Северус прекрасноокий.

Ещё ведь не воспел твои ресницы я.

Так слушай: о, черны они, густы, завиты,

Скрывают взор твой иногда столь долго,

Что хочется лобзать их, дабы приподнялись

Они, твои ресницы, взор увидев дав.

– Ведь говорил уже я, Квотриус, тебе - се не моё время есть. И, ежели возможно, отсюда с Гарольдусом я унесусь сквозь толщу ве… А что, как опыт твой с мышами, коль силою Воздуха одного действовать на них?

– Куда-то их уносит, но сквозь время ль? Я сомневаюсь.

То на аппарацию похоже. Однажды я обрёл помеченную мышь,

а необходимо их помечать, с другими что б не перепутать…

– Опять ты говоришь ритмично, перестань,

Мой Квотриус. О, как сей стих разрушить?!

Опять желаю быть с тобой я, желаю так,

Что и сказать не можно. Да боле жизни я хочу…

* * *

* Отрывки из стихотворения Дениса Васильевича Давыдова «Романс» («Не пробуждай»").

Глава 44.

– Дослушай допрежь ответ мой на вопрос твой.

Однажды обрёл я помеченную охрой мышь в опочивальне выскорожденного нашего отца. Как уж забрёл туда, не ведаю я. Грешен - искал я мышь и все опочивальни обегать должен был.

Была ж она под действом Стихии Воздуха…

– Постой, мне нужно, нужно тебя объять.

– А что насчёт растяжки? О, Северус, но

Ты же обеща-а-ал!

– Вот так, ещё немножечко поглубже, побыстрее потереби… там языком,

Коль не противно… тебе. Да-а! Вот так, совсем уж хорошо мне!

Дай, вылижу живот твой, и в ямку погружу язык.

Нет-нет! Позволь мне! Северус, возляг спокойно

Хоть на мгновенье ты, не то, как змей, елозишь всё,

Барахтаешься быстро, словно уж в воде. Негоже се, постой!

– Не говори стихами, умоляю тебя, о Квотриус мой, ты - любимый, ты - желанный, ты - мой единственный! Цветок мой многобутонный, многоцветный, орхидея! Ласкай меня, побудь со мною ещё лишь раз. Об этом лишь прошу!

И вошёл Квотриус в брата высокорожденного по желанию того, познали они и нарастание страсти, и самый её пыл, затем её спадание. Лишь тогда брат высокорожденный, коий не издал ни звука за всё соитие, заговорил:

– Отправимся втроём мы - два всадника и свободный человек с нами. Слышал я только что капель, коя пробила насквозь сугроб, коий под твоим окном, о Квотриус! Весна пришла! Отправляемся мы в лес. Обунь ты ноги свои в ту валяную обувь, кою наши рабы носят. Они умны, заразы, и не промокают ноги у них, в отличие от нас, порфирородных, кои в лёгких сапожках всю зиму проходили.

В лесу же снег лежит пока, и там сугробы велики - я знаю сие.

– Так стал ты всадником?! Когда и почему ты не сказал об этом никоему же домочадцу, даже мне, брату твоему - бастарду?

– Случилось сие вскоре после свадьбы, как и обещал высокорожденный отец наш. Чуть боле месяца прошло со времени возвращения из похода, а уж всадником стал, как и ты - потомственным. Об этом сказал лишь Адриане я, кою касалось сие. Ведь выходила замуж она за легионера простого, стал же всадником потом, я, муж её.

– И столько радости свинячьей перепало мне от супруги, что не был согласен я принять почести ото всех домочадцев. Чрез месяц высокорожденному отцу сказал, что пришёл из Лондиниума папирус с соизволением. Но пира не хотел я, ещё одной оргии не вынес бы я. Уж мне до ушей и выше, до макушки хватило… той оргии, после которой чуть было не поссорился с тобою я.

– Что ж, твоё решенье, верно, благородно. Ведь ненавижу оргии и я.

– Я знаю, вот ради тебя, прекрасный ангел мой, я и старался.

– Не рассказывала матерь моя мне об аггелах, так расскажи мне ты.

– Хорошо. Вот слушай…

… Луна помылась и оделась в подвенечное платье, сшитое заранее. Чтобы всё было красиво. Там, внизу, даже не болело, такой силы оргазм после третьей, удавшейся попытки овладеть ею, доставил любимый Ремус. Она смыла с себя только пот и кровь Ремуса, не особо стараясь избавиться от пропитавшего её запаха спермы, такого приятного, горячего и отдающего настоящей жизнью. Ведь жизнь - пока только в нём. Он так торопился и был немного неуклюж в своём пыхтении над ней, он был таким беззащитным и… милым.

Ей было искренне жаль, что всё это, вся нежность, неумелость движений, некоторая наивность - результат её Imperio. А под таким заклинанием нельзя зачать. Ни в коем случае.

Потом, при левитации в ванную, в спину Ремусу опять прозвучало то же заклинание, и они весело и со вкусом провели время. Да и Ремус так разошёлся в играх с ней, Луной, что и не почувствовал, как спало Непростительное.

– Как ты?! Живо-о-й!

– Ремус, старина, да ты такой красоткой обзавёлся за ночь! Это не про неё ли ты кричал, что она тебя…? Эх-хе-хе!