Шрифт:
С Николаевой можно соглашаться и не соглашаться, но она права в определении точки отсчета. Речь действительно идет о судьбах русской культуры, о судьбах нашего отечества. И вопросы преподавания литературы в школе не сводятся к методике в узком смысле этого слова и уже тем более к проблеме знаний по литературе, понятых к тому же упрощенно. И я полностью принимаю именно такую систему координат.
Но что же нам делать? И читатель резонно меня спросит: «А у вас есть не только критические, но и позитивные идеи, которые помогут нам выйти из тупика?» Да, есть. И они выработаны не только мной, но и многими и многими учителями, которые, несмотря ни на что, стремились преподавать литературу как литературу.
часть четвертая ВОЗМОЖНОСТЬ СПАСЕНИЯ
1. ЧТО
Что самое главное на уроке литературы? Бесспорно, она сама, литература. И пробудить интерес к ней, желание думать над страницами прочитанных книг, научить сопереживать их героям, а главное – получать удовольствие от чтения – вот та основная задача, решить которую призван учитель словесности.
Сегодня вчера еще литературоцентристская культура наша стала телецентристской. Входя в темную комнату, три четверти наших современников включают свет и тут же – телевизор. Вот недавно я прочитал в сочинении десятиклассницы:
«Телевизор иногда объединяет семью, а иногда наоборот. Например, когда показывают по телевизору футбол, мы с сестрой смотрим его с папой. А с мамой мы смотрим индийские фильмы каждую пятницу. Это нас объединяет. А иногда телевизор разъединяет. Например, когда мы иногда должны сесть за стол и поужинать всей семьей, но мы все берем свои тарелки и расходимся по комнатам смотреть телевизор».
Телевизор стал точкой отсчета, он определяет систему культурных координат. Уроки литературы и призваны утвердить литературу, если даже и не как главную доминанту культуры, то хотя бы как одну из определяющих ее доминант. Если ученик в школе не прочитает «Преступление и наказание», то скорее всего он никогда в жизни его не прочитает. Как сказал кто-то из учителей, судьба русской классики в современном мире зависит от уроков литературы в школе.
Но литература станет для нашего ученика чем-то важным и значимым только в том случае, если он в книге, написанной давно, увидит что-то ему сегодня близкое, важное и дорогое. Если она станет для него не только учебным заданием, а пусть частичкой его собственной жизни.
В этой связи хочу обратить внимание на одну очень интересную и плодотворную тенденцию, мимо которой, к сожалению, прошла наша методика преподавания литературы в школе.
В предисловии к своей книге «Русская литература от Фонвизина до Бродского» Станислав Рассадин, обосновывая принцип своего подхода к изучению русской литературы, обратился к нехитрой аналогии с музеем, к работе экскурсовода:
«все-таки роль экскурсовода заманчива хотя бы тем, что у нее есть необременительный минимум свободы воли… так как в его естественном праве не скрывать от “экскурсантов” своих мнений, своих предпочтений.
Но ведь тот же подход возможен в отношении к литературе: “литературная группировка”, “школа”, “течение” (даже такое объемистое, как “реализм”) – все это по-своему интересно для…ведов (искусствоведов, литературоведов). Автор же в этой “книге” хочет быть…водом» [37] .
И Игорь Виноградов в своей последней книге пишет:
«Духовные искания русской литературы всегда интересовали меня… не только в сугубо профессиональном, историкокультурном плане, но прежде всего в их живом, насущном для нас значении. А свое живое содержание творчество любого писателя раскрывает перед нами с наибольшей полнотой только тогда, когда именно так, в его живой диалогической к нам обращенности, мы его наследие берем, – когда, по выражению Пастернака, мы проходим путь по живому следу его мысли и духа».
Автор книги обращается к живым духовным запросам своих современников, адресуется в первую очередь не к специалистам, а к широкому кругу читателей.
«Считается, что дело историка и теоретика – не плакать, не смеяться, понимать-описывать, объяснять и выявлять закономерности. Но – сказать ли по секрету, читатель? – я сильно подозреваю, что и в нашей схеме больше цеховой корысти, чем истины, и она удобна лишь тем, кто хотел бы забыть, что искусство вообще и литература в частности – предмет очень специфический: плохо поддающийся научным методам познания и обработки. Ибо главная трудность этого “предмета” состоит в том, что душа его – всегда живая, и эта живая его душа раскрывается перед нами только в живом общении с нею, а никак не через обмеры, описание и всякую регистрацию его оболочек. Нет этого живого отношения – и перед нами уже не литература, а лишь “предмет литературоведения”, не живой, дышащий истиной портрет ее, а анатомический атлас или посмертная маска» [38] .
Не кажется ли вам, что это все сказано и про преподавание литературы, его невзгоды и его главный путь?
Не могу не обратиться и к статье Аллы Латыниной о романе Солженицына «В круге первом», напечатанной в шестом номере «Нового мира» за 2006 год: там тоже идет речь об этой ключевой для преподавания литературы проблеме. И начинается она так:
«Классическое произведение уходит из сферы внимания литературной критики и становится предметом литературоведения. О нем пишут не статьи, а исследования, оно перестает быть причиной спонтанных дискуссий и становится темой докладов на конференциях и симпозиумах. Но иногда оно внезапно актуализируется и вновь становится объектом столкновения мнений. Так случилось с романом Солженицына “В круге первом”, после того как канал “Россия” показал его экранизацию, сделанную Глебом Панфиловым».