Шрифт:
Тем временем отец Анастасио уносил его, замыкая процессию, назло каноникам церкви святого Исидоро… Только дон Сильвио не захотел пропустить это событие и шел босиком, с терновым венком на голове вместе с нищими, изо всех сил бичуя себя по худущим плечам.
И теперь, глядя на него, маркиз еще более утвердился в подозрении, что именно дон Сильвио подсказал настоятелю слова: «Разве мешало вам в доме это распятие?» Разве не то же самое хотел он сказать и сегодня, будучи единственным из прихода церкви святого Исидоро, кто принял участие в шествии, устроенном отцом Анастасио?
Маркиз нахмурился и отступил подальше.
Когда же улица опустела и наступившую тишину нарушали только шаги какой-нибудь женщины, торопливо сворачивавшей в переулок, чтобы успеть в церковь святого Антонио и получить благословение нового, как его теперь называли, распятия, хотя на самом деле оно было очень старым — около сотни лет, — маркиз успокоился, почувствовав огромное облегчение оттого, что освободился наконец от чего-то гнетущего, и это было заметно и по его глазам, и по всему облику.
Видя, что Цозима собирается пройти вслед за сестрой в гостиную, он жестом попросил ее остаться.
— Цозима, сейчас все зависит от вас.
— Баронесса знает… — ответила она, немного удивленная его словами.
— Что знает?
— Мой обет…
— Какой обет? Это для меня новость!
— Выйти замуж после того, как бог пошлет нам дождь!
— А если дождя не будет?
— Скоро будет… Нужно надеяться!
— Зачем вы это придумали?
— Столько бедняков умирает от голода. Вам не кажется, что это может быть плохим предзнаменованием и для вас?
— Вы правы.
Он внимательно рассматривал ее все два часа, что они были вместе. Да, была какая-то мягкая утонченность в ее лице, особенно в глазах и очертаниях губ, но кровь уже не кипела под этой белой кожей, и сердце не волновалось от бурного порыва чувств! Несчастья и страдания истощили это немолодое уже тело, и казалось, душа еле держится в нем.
Но может быть, он ошибался?
Нужны были необыкновенная сила воли, большое мужество и благороднейшая гордость, чтобы смириться и с достоинством жить в нищете после удовольствий и радостей, доставляемых прежде богатством, а порой даже роскошью, которую любил и временами позволял себе ее отец!
В те минуты, когда маркиз невольно делал сравнения, которые казались ему оскорбительными, он встряхивал головой, отгоняя их прочь, и повторял про себя: «Такая, именно такая женщина мне нужна!»
То же самое говорили ему и в клубе, даже доктор Меччо, который, похоже, хотел добиться его расположения после их стычки несколько месяцев назад.
— Браво, маркиз!.. Это же ангел!.. Вы выбрали ангела!.. Все добродетели, какие только могут быть!.. Хотите, скажу откровенно? Я немного сердился на вас за то, что вы живете отшельником! Это лишь первый шаг, потом будет следующий. Мы все здесь готовы на руках вас носить. Городу нужны энергичные и честные люди, особенно честные! Вы меня понимаете. Мы переживаем сейчас трудное время. Бедный город!
— Нет, доктор! Что касается городских дел…
— Но если даже такие люди, как вы, будут уходить в сторону!..
— У меня слишком много дел в своем доме.
— Но ведь город — это и ваш дом, и наш!
— Нет! Об этом я и слышать не хочу!
И он уходил, а доктор Меччо продолжал прогуливаться взад и вперед по гостиной клуба — прямой, длинный, чопорный, с тросточкой, засунутой, словно шпага, под мышку.
В ожидании, пока высохнет штукатурка в комнатах да приедут из Катании художник расписывать потолки и рабочие обивать стены штофом, маркиз почти каждый день заходил в клуб, перед тем как отправиться вместе с другими членами комиссии на раздачу супа и хлеба.
Он приохотился к игре в тарокки [21] , за которой дважды в день собирались здесь дон Грегорио, капеллан монастыря святой Коломбы, нотариус Мацца, дон Стефано Спадафора и дон Пьетро Сальво. Устроившись в стороне от всех, они часами просиживали как пригвожденные с картами в руках, горячились, ссорились, обзывали друг друга, но немного погодя вновь становились друзьями, даже более близкими, чем прежде.
Нередко дон Сальво, выиграв несколько сольдо, уступал ему свое место:
21
Карточная игра, для которой нужна особая колода карт.
— Хотите развлечься, маркиз?
Дон Стефано любил выругаться. В присутствии маркиза ему приходилось сдерживаться, и это было для него невероятным мучением.
Маркиз знал об этом и, садясь к столу, ставил условие:
— Никаких выражений, дон Стефано!
— Но игрок должен отводить душу! Вы-то говорите культурно! А мне хоть тресни?
И вот однажды все увидели, что при каждом промахе партнера, при каждом своем неудачном ходе дои Стефано вместо того, чтобы произнести какое-нибудь из своих словечек, которые могли изгнать из рая половину небесного воинства, яростно срывает свой цилиндр, плюет в него и тут же надевает.