Но дождался он лишь того, что Никитин пригласил его на совещание, на которое собрал всех начальников служб управления. Герасимов вошел с замирающим сердцем ожидая всего, что только могло выдать его богатое воображение – вплоть до расстрела...

«Фу, черт, какая ерунда в голову лезет! – подумал он переступая порог генеральского кабинета.

Никитин, казалось, не обращал на него особого внимания. Когда Генка вошел, Никитин скользнул по нему взглядом и вновь углубился в какие-то документы, разложенные перед ним на столе.

За тридцать секунд до назначенного генералом времени все приглашенные собрались и уставились на своего начальника.

Все знали о том, что настроение Никитина последние дни оставляет желать лучшего и готовы были к любой манере ведения совещания. Даже к мордобитию. Бывало с Никитиным и такое. Врезал однажды начальнику «матросской тишины», когда узнал, что тот завел самостоятельные отношения с авторитетами и потихоньку от Никитина берет с них неплохие деньги, сам изредка устраивая их побеги... Хорошо, между прочим врезал, челюсть тому сломал и себе – средний палец на правой руке. С гипсом потом и черной подвязкой для руки недели две ходил...

Никитин никогда не начинал совещаний раньше назначенного времени, даже если все уже были на месте. Поэтому он поднял глаза от бумаг и все тридцать секунд разглядывал собравшихся у него в кабинете. Причем не Герасимове его взгляд задержался не дольше, чем на других. Сердце у Герасимова вновь упало.

Ясно теперь, что не выгонит, но с ролью генеральского фаворита придется распрощаться. А Генка столько времени целенаправленно добивался этой роли. И вот, когда, наконец, добился, о ней тут же придется забыть... Не жизнь, а хреновина сплошная!

Секунда в секунду в назначенное время генерал встал, прошелся мимо окон, за спинами сидящих по одну сторону длинного стола начальников служб и отделов главного управления ФСБ и сказал:

– Есть задачи, которые можно решать годами, всю жизнь, и все же – не решить. Например, снижение уровня преступности. И при этом никто даже не подумает, что не решена задача от того, что мы бездельничали и с преступностью вовсе не боролись... Есть и другие задачи, на решение которых отводится совсем мало времени. Потому, что они касаются отдельных, конкретных и живых людей. Можно биться как рыба об лед, работать по двадцать четыре часа в сутки, но если будет не решена такого рода задача, мнение о том, что мы сидим на жопах и протираем на них никому не нужные дырки, возникнет просто автоматически.

Генерал вернулся к своему столу.

– Это предисловие я сделал специально для дураков, которые не понимают, что уровень преступности нас сейчас совершенно не интересует. Мы можем сами регулировать этот уровень в какую захотим сторону! Сейчас весь уровень преступности в Москве зависит целиком от активности единственного человек, над которым мы не может установить контроль. Я имею в виду всеми вам уже конечно известного Ивана Марьева, которого вы знаете теперь не только по фотографиям, но и лично видели сна сцене театра во время его эффектного выступления, которое ему организовал начальник нашего аналитического отдела. Я еще не понял окончательно, но, кажется, он собирается нас покинуть и целиком заняться продюсерской и антрепренерской деятельностью. Не так ли, Герасимов? Вы уже приняли решение?

– Никак нет, товарищ генерал! – выдавил из себя мгновенно покрасневший как рак Генка.

– Садись, чего вскочил? – сказал ему генерал. – У тебя еще планы по захвату Марьева есть? Где ты собираешься проводить это мероприятие на этот раз? В Кремлевском дворце? В цирке на Цветном бульваре? Или вывезешь нас всех в Гранд-Опера? Нашим операм интересно было бы пообщаться с француженками из этой самой Опера. Почти коллеги, можно сказать...

Герасимов скосил глаза на сидевшего через два человека о него Коробова. Тот откровенно улыбался, иронично поглядывая на Генку.

«Радуется, сука! – со злостью констатировал Герасимов. – Радуйся пока...»

– «Вернемся к нашим баранам», как говорят французы, к которым мы с легкой руки нашего аналитика можем отправиться с служебную командировку на празднование еще какого-нибудь придуманного им юбилея. Правда, когда я произношу эту французскую поговорку, я думаю вовсе не о французах и даже не о француженках, а о руководителях некоторых наших подразделений...

Герасимов посмотрел на Коробова и увидел, что тот все так же довольно улыбается.

«Дурак! – мысленно сказал ему Герасимов. – На этот раз – про тебя!»

– Но вернемся все же к тому, зачем я вас сегодня собрал... Повторяю – с уровнем преступности в Москве все было бы в полном порядке, если бы не Иван Марьев, который портит нам всю картину. За последние три недели им совершено в Москве три терракта, которые по их значению для нашего управления я мог бы вполне назвать словом – «катастрофы». Арест Марьева и есть та первоочередная, реальная и неотложная задача, которую нам предстоит решить в ближайшее время, если мы не хотим никаких санкций в отношение нашего управления, которые вот-вот уже должны последовать. Я говорю – арест – и хочу, чтобы вы обратили внимание на то, что я подчеркнул это слово. Только в самом крайнем случае разрешаю ликвидацию. Самым крайним случаем я называю ситуацию, когда объект захвата уходит от нас и ясно, что контроль над ним будет безвозвратно утерян. Во всех иных ситуациях – стремиться взять живым, несмотря на возможные потери с нашей стороны. Этот человек нужен нам живым! Обращаюсь ко всем службам, поскольку Марьев стал уже одиозной фигурой и известен сотрудникам нашего управления пожалуй лучше, чем их непосредственный начальник...