Чириков Евгений Николаевич
Шрифт:
— Все равно… надо спать… Спокойной ночи! Желаю тебе увидеть во сне невесту.
— Особенного желания не имею…
— Вот как? Что же, разлюбил?
— Нельзя любить отвлеченную величину.
— Почему отвлеченную?
— Быть может, она умерла или живет и наслаждается с кем-нибудь… Ведь я для нее — тоже отвлеченная величина… Нельзя обнимать пустое пространство. Любовь, как тебе, вероятно, хорошо уже известно, состоит не из невесомого духа, но еще… и, пожалуй, главным образом, — из чисто материальных видимостей. Нельзя обнимать пустое пространство, наполненное одним воображением или воспоминанием… — философствовал Борис и, ввергнув Ладу в задумчивость, тихо баском пел:
Увы, скажи любви конец, кто уезжает на три года [380] …А Лада погружалась в печаль, и ей приходило в голову, что вот ей уже двадцать шестой год. Пройдет еще три-четыре года, и будет тридцать. Где же молодость? Когда вернется Володечка? Сколько лет еще будет продолжаться это томительное ожидание? А что если Володечка давно уже разлюбил ее и разделяет восторги любви с другими женщинами? Ведь уже три года на фронте, и… Борис говорит, что на фронте не бывает «верных мужей»… и что они давно уже исчезли. Посмеивается, когда Лада говорит, что Володечка не такой, как другие…
380
Увы, скажи любви конец, кто уезжает на три года… — искаженные слова Чацкого (у А. С. Грибоедова: «Ах! Тот скажи любви конец, кто на три года вдаль уедет», — «Горе от ума». Д. 2. Явл. 4).
— Ну а ты, Борис?.. Неужели ты тоже… как другие? — спросила она однажды в минуты грустных сомнений. Он серьезно и пренебрежительно сказал:
— Я человек свободный… А потому, когда каждый твой день может быть последним на земле, ей-Богу, вся наша сентиментальность и чистота кажутся такими пустяками, о которых смешно говорить… Там, Лада, совершенно другая психика: тебе дан только этот день, а завтра ты окажешься падалью, и одна истина стоит перед человеком: «Мертвый мирно в гробе спи, жизнью пользуйся живущий» [381] . А что может дать эта жизнь? Хорошо поесть, выпить, насладиться женщиной, выспаться — вот и все.
381
«Мертвый мирно в гробе спи, жизнью пользуйся живущий». — Вольное переложение строк ст-ния В. А. Жуковского «Торжество победителей» (1828, пер. баллады Ф. Шиллера): «Спящий в гробе, мирно спи, // Жизнью пользуйся живущий».
— Так неужели же…
— Что ты хочешь спросить?
— Так. Ничего.
— Ведь много среди нас таких, которые побросали семью и любимых женщин с начала войны, то есть шесть лет, — так неужели ты воображаешь, что они шесть лет живут монахами? Ведь, даже и «монаси сие приемлют» [382] . Конечно, если они не переступили еще пределов невольной святости [383] …
— Замолчи! Не хочу слушать… Противно жить делается…
— Жизнь-то, Лада, только один раз нам дается, а юность и молодость быстротечны… «Дни нашей жизни быстры, как волны, что час, то короче к могиле наш путь». Помнишь в пушкинской сказке [384] про Финна и волшебницу Наину? Эту фантастическую сатиру на верность в любви?
382
…«монаси сие приемлют». — Церковнославянская огласовка предложения: «Монахи это принимают».
383
…пределы невольной святости… — Ироническое обозначение смерти.
384
…в пушкинской «сказке»… — Имеется в виду поэма А. С. Пушкина «Руслан и Людмила» (1820). Борис Паромов вспоминает эпизод, описанный в «Первой песне», но ошибочно именует старца, рассказывающего Руслану историю своей любви, Финном. У Пушкина он назван «природным финном», т. е. жителем Финляндии.
— Отставь, прошу тебя…
А Борис не переставал и насмешливо шутил, рисуя будущее: революция и гражданская война протянется тридцать лет (ведь была же в истории «тридцатилетняя война» [385] ). Лада превратится в седую Наину и будет гоняться за своим Володечкой, верная своей любви и своим клятвам, данным в юности. Доводил Ладу до слез, а потом подсаживался и утешал: ведь он шутил, он не думал, что она все еще сентиментальная институтка в двадцать шесть лет!
385
Тридцатилетняя война (1618–1648) — война между габсбургским блоком (испанские и австрийские Габсбурги, католические княжества Германии, поддерживаемые папством и Речью Посполитой) и антигабсбургской коалицией (протестантские княжества Германии, Франция, Швеция, Дания, поддерживаемые Англией, Голландией и Россией). Планы Габсбургов потерпели крах. Война окончилась Вестфальским миром.
— Ты врешь: мне не двадцать шесть, а двадцать пять лет.
— Извиняюсь, огромная, конечно, разница. Ведь теперь один год надо считать за десять лет. Так что наша жизнь по своим впечатлениям и переживаниям и переживаниям теперь прямо библейская: двести-триста лет. А потому в двадцать пять ты — девчонка, прекрасная, наивная, чистая и мечтательная… Ну, вот и засмеялась, что и требовалось доказать!..
— Какая ты болтушка, Борька! — уже с улыбкой, сквозь слезы шептала Лада.
— Не сердись. Так это все… от нашей несчастной жизни, такой прозаической и бедной красками даже в молодости. Когда-то поэт Надсон [386] жаловался, что его поколение юности не знает и что юность стала сказкой миновавших лет… Врал!.. Вот теперь наше поколение действительно не знает ни юности, ни младости… Сказки это для нас всех… О, если бы можно было в них снова поверить! И у меня была, впрочем, сказка, волшебная сказка миновавших лет…
386
Надсон Семен Яковлевич (1862–1887) — поэт-лирик. Герой Чирикова, Борис Паромов, вспоминает стихотворение поэта «Наше поколенье юности не знает…» (1884).
Борис вздохнул и замолк, сделался похожим на разочарованного героя.
— Расскажи мне ее, Борис! Это… про невесту? Про Веронику?
— Нет. Это моя тайна, Лада… Иногда эта сказка и теперь еще звучит в моей душе… Да, волшебная сказка… Сном теперь кажется, который снился в детстве…
— Ну, расскажи!.. Слышишь? Боричка?
Ладе делалось так жалко поникшего головой Бориса. Она начинала чувствовать материнскую нежность к нему, как и она, стосковавшемуся о чудных сказках жизни, гладила его по склоненной голове и просила:
— Ну, расскажи! Разве я тебе чужая?
— Вот именно тебе-то, Лада, я и не могу рассказать этой сказки…
— Мне? Почему?
— Впрочем, все это пустяки, и любовь игрушка [387] , как говорят гимназисты.
— Боря! Расскажи, голубчик… А я тебе расскажу свою сказку. Хорошо?
— Начинай первая…
— Ведь ты мне… как родной!.. Я расскажу, только и ты не обманывай…
Лада начала рассказывать о том, как она впервые встретила Володечку, как она еще гимназисткой влюбилась в него и скрывала от всех, как они однажды летом шли лесом на реку и поссорились, потому что Володечка начал объясняться в любви. Потом как они однажды в лунную ночь шли лесом и слушали соловьев… И вот тогда она не могла уже и призналась…
387
…и любовь игрушка… — Строка из анонимной альбомной поэзии XIX в. Полностью строфа выглядит так: «Все на свете пустяки, // И любовь игрушка, // Все мужчины дураки, // Только NN — душка».