— Миша, вот ты где! — немного наигранно, и в то же время привычно, Кострикова всплеснула руками. — А мы тебя обыскались. Зина пошла в душ и…

Обычное «и», ничего особенного, всего лишь союз, соединяющий различные части речи. Однако за последние дни… дни… Лицо озаряется легкой ухмылкой. Годы… Годы длиною в жизнь! За все это время жалкий союз стал оказывать на меня крайне негативное, просто таки гнетущее действие.

— И вода не течет, — улыбка плавно перекочевала с моей физиономии на мордашку сероволосой Костриковой. — Ты посмотришь?

«Может, починить сумеешь», — прочитал я про себя.

— Может, починить сумеешь… Миш?

От Нюркиных слов начинало подташнивать. Одно и то же, одно и то же…

— Возьми инструменты. Знаешь, где лежат?

Конечно, знаю. К чему такая забота — я не дебил. За столь продолжительный срок пребывания в Бункере уже успел выучить расположение комнат. Не глупей тебя буду! Так что повелительно-снисходительное «знаешь, где лежат?» просто невыносимо слышать.

Но она все равно продолжила:

— В каптерке, что около умывальника…

— Есть закуток. Там дверь, за ней лестница… да, знаю я, знаю, — сказал, грубо отмахиваясь. — Сейчас схожу и посмотрю, что можно сделать.

— Вот и славненько, вот…

Дверь гулко хлопнула. Не успев дойти до логического конца, фраза Костриковой с силой ткнулась в металлическую толщу полотна, оборвалась и мелкими буковками осыпалась на вытертый от времени пол.

— Иди туда, иди сюда! — возмущение набирало силу, сжигая и без того расшатанную психику. — Сколько можно?!!

Двадцать лет. Только подумать, двадцать лет среди кровососов. Один. Уму непостижимо! Как у меня еще крыша не поехала в этих эмансипированных стенах-казематах?

Случай, всего-навсего какой-то странный, нелепый случай обрек меня на столь томительное заточение. Проверку терпения, выносливости, прочности.

— Лена, кто должен убирать кухню?

— Не знаю, я мыла вчера.

— Неправда, — голос Евы чуть отдавал прокуренной хрипотцой. — Вчера кухня была на мне. Так что, дежуришь ты.

— Что???

— Не спорь! — Зина показала ей график. — Сегодня галочкой отмечена твоя фамилия.

Хазина выхватила листок и приблизила его к глазам. Серая чайка с обезображенным левым крылом парила как раз на пересечении Лены и среды, но тщательно затертая вчерашняя отметка была еще чуть видна.

— Это ты, коза, сделала! — крикнула женщина, целясь в волосы Богомол.

Вой, писк, подключение начальницы Бункера…

Сжатые с остервенением пальцы не знают пощады…

Опять вой, свалка, волосы на полу…

Разжатые фаланги с поломанными ногтями…

Слезы, царапины, кровь…

Быть может, герма открылась не просто так?

Комнату заливало водой. Как и предполагалось, насос приказал долго жить. Появившаяся некогда трещина на его покатом боку расползлась. Струя уже не била в стену, захлебнувшись поднявшейся толщей рыжеватой жидкости. Вода достигла порога.

Протяжное «даааа» выражало полную обреченность.

В памяти почему-то всплыл первый месяц обитания в Бункере. Тогда все только начиналось. Общину выживших словно поразила загадочная эпидемия: женщины начали требовать нешуточного, даже рутинного внимания к себе — необъяснимый зуд, жуткая тяга к почесыванию проснулась во всех бабских телах. Меня же «болезнь» пощадила, обошла стороной, но легче от этого не было… даже наоборот. Из-за повышенного иммунитета к заразе мять и систематически водить пальцами по якобы пораженным «вирусом» участкам на теле звали исключительно меня.

Поначалу, в ожидании сексуальной награды, я брался за облегчение мук страдалиц, но вскоре об этом пожалел. Ожидания не оправдались ни на грамм: устранение, насыщение зудного аппетита требовало массу сил, благодарность же состояла из простого «спасибо» или еще хуже — мирного посапывания разморенной «больной». Мужчина во мне запил и начал медленно укладываться в гроб.

Через пару дней движения рук сделались более грубыми, однообразными. Ворчливые уговоры в мой адрес ни к чему не привели, женщины принялись мять себя сами, однако, осознав на собственной шкуре, что чесаться гораздо легче и приятнее, нежели чесать самим, как-то забросили это дело.

— Папка! Папка!

В промокшее бедро врезался маленький, но шустрый метеорит — Маня. Заливистый смех, иногда переходящий в хрюканье, заполнил комнату быстрее ржавой воды. Следом за дочкой в дверном проеме вырос Зинкин силуэт.

Узкие бедра, широкие плечи, стрижка «под мальчика», напряженный взгляд — начальница явно волновалась. Онкина вообще была нестабильна и часто неоправданно жестка в решениях. После моих неудачных попыток утвердиться капитан показалась женщинам более подходящим кандидатом для руководства Убежищем. Субординация и привитое родителями понятие необходимых уступок слабому полу не позволили Михаилу Разоренову, новоиспеченному лейтенанту вооруженных сил некогда самой большой страны на Земле, в полной мере участвовать в распределении власти среди выживших. Мужской авторитет канул в Лету вместе с цивилизацией, бабы решили жить по своим правилам. Мне же на общем собрании популярно объяснили про отводящееся место в их обществе и плачевных последствиях при мятеже.