Мы воззрились на него, как на заморское чудище.

— Ох! Совсем запамятовал, — хлопнул он себя по лбу. — Склероз, маразм и Альцгеймер вместе взятые. Добро пожаловать в Вертдом, благородные принцы!

Нас как ураганом затащили в башню, кордегардия тут бывшая, или иначе караулка, приговаривал Тор, а там нас уже поджидал Бьярни с улыбкой во всю крепкозубую пасть. Они открыли каждый по одной двери: отец — резную дубовую, с грубовато высеченными на ней русалками в высоких венцах, сынок — простую, вроде как из розоватой лиственницы. Язык показался мне смутно похожим на наш. Я спросил о том.

— По хотению, велению и невольному соизволению демиурга нашего, сьерра Филиппа, — северорусский с некими вкраплениями иноземной лексики, присущей современному московскому столичному говору. Правда, насчет Скондии — это там, чуть подальше — он недосмотрел, они вроде как употребляют новобедуинский. В Готии — по большей части лангедокский, в Вестфольде раньше бывал исландский, монахи вовсю грешат на вульгарной латыни, но здешняя «королевская» речь — нечто вроде волапюка. Эсперанто, проще говоря. Так что вас тут всегда поймут, только окайте, акайте, чмокайте губами на «в» и «у», а изредка не стесняйтесь язык меж зубов просовывать, как в английском.

Пока он так рассыпался в объяснениях, подоспел и завтрак — его вынесли из незатейливой, служебной двери — и костюмы, за которыми пришлось тайно (почему — тайно?) посылать в личные покои верховного конюшего, то бишь самого Торригаля.

Завтрак — чай и какие-то рассыпчатые сладкие лепешки — пахнул луговым медом и земляничным листом, одежда, чуть поменьше и понаряднее, чем у хозяев, была восхитительно легкой и чистой, шелк рубашек слегка холодил, туники были скроены из тончайшего сукна, и мягкие полусапожки и перчатки с раструбом сидели как влитые.

Кроме того, Торригаль-пер мигом препоясал каждого из нас чем-то типа широкой и гибкой цепи из металлических звеньев, на которой висело нечто типа большой парчовой косметички с деревянным гребнем, серебряным зеркальцем и парой золотых монет внутри.

— Пояс с кошелём, — пояснил Тор. — Крайне необходимо в дороге. Также используется как обманка для воров мелкого и среднего достоинства. Матерые на это не клюют, но внимание и им приятно. А теперь пошли на конюшню, лошадей выбирать.

Конюшня нас впечатлила: двери и перегородки денников из настоящего красного дерева, как Тор сказал — вестфольдской работы. Лошади холеные, шерсть прямо блестит, и в то же время жилистые и легкие на ногу.

— Преемник мой их, по счастью, тоже заценил, — невнятно проговорил Тор. — Ни одной не загнал досмерти.

Сам он сразу взял себе вороного скакуна, отдаленно похожего на фриза, хотя далеко не с такими роскошными щетками и небольшим бугорком во лбу.

— Мой любимец, — пояснил он, — линия Черныша.

Прочие кони как бы сами подбирались в соответствии с нашей собственной мастью: Юлька-Фрейри ловко подседлала себе рыжего и поджарого жеребчика, мой глаз остановился на белорожденной кобыле-альбиносе, глаза которой были не крольчачье-красного, а нежного сиреневого оттенка, Бьярни же еще до нас ухватил за недоуздок лошадку забавной желтоватой масти с нежной зеленцой. Это сокровище, по всей видимости, за полной ненадобностью паслось рядышком на лугу в ожидании того, что один из здешних Д'Артаньянов поймает его и обротает.

— Изабелла, — с благоговением в голосе произнес Бьёрнстерн.

Поди скажи, это кличка или всё-таки масть?

— С лошадьми справились? Не забывайте, что я сказал, — дорога по вашим меркам длинная. А теперь поскакали. Еду и питье я уже положил в наши с Бьярни сумы, ночью попробуем дремать прямо в седле, и утром… Печать, понимаете, уже давно рядом с королевской подписью пришлепнута, а вчера еще и отсрочку казни похерили чуть раньше нашего общего расчета. Дай теперь Бог, что и в Верте правит, не прийти слишком рано и не опоздать. Аминь!

Под копытами четырех наших скакунов разворачивается свитком проселочная дорога. Это куда приятнее городской и пригородной, где нас било по антиподам известняком огромных плит, подогнанных стык в стык.

— Хорошо, что сухо, — кричит Тор. — Время весеннее, однако. Снег стаял, дожди не начались: после первых гроз тут хоть на брюхе плавай.

И припускает уже не рысью, а куда более приятным для нас галопом. Всё равно кишки бултыхаются в нутре, мысли — в мозгах. Ну, конечно, наши Торригали на ходу объяснили нам про заговор, про перекрестное хитроумие, но доходило до нас туго. Какой приговор на смерть? Какая ягодка-заманиха? И, наконец, с какой стати кое-кто из нас должен спасать земную девочку именно таким экстравагантным манером?