Ее всадники окружили ее, заслонили от прочих, а она командовала сквозь зубы, сбрасывая одежду наземь:

— У кого спирт? Протирай. Царапины — чепуха. Подмышкой хуже. Бинтом заматывайте потуже. Нойи, кофе пои — теперь самое время. Кто свою рубашку одолжит? Скорее. Шпагу мою вложите в ножны и давайте сюда.

Подошел доктор.

— Ну?

— Он… живой пока. Я ему вколол полный шприц: на полчаса хватит. Идите, зовет вас.

Танеида подошла, опустилась рядом с его головой на колени.

— Тейн, дружище!

Он кивнул. Боли не чувствует или почти не чувствует, судя по всему: доктор знает свое дело, подумалось ей. И то благо.

— Ну, ина, залог ваш.

— Не могу. Знаю, что иначе всё пропадом, а не могу.

Он, не глядя, нашарил ее руку, сжал вокруг эфеса — его шпага так и валялась рядом, другие боялись дотронуться.

— Берите. Некогда мне.

— Так я свою вам отдам, чтобы было по чести.

— Вот славно, при полном параде пойду…

Вынула клинок из петли вместе с ножнами, положила у его руки. Тейнрелл слабо улыбнулся, — мы оба заговорщики, ина, игроки, и играем не из-за Лэна даже — во имя того, о чем нельзя проронить ни звука.

— Умер, — сказал доктор где-то за ее спиной.

— Пусть Бог поместит его среди воинов! — повторила она тогдашние слова шейха и выпрямилась. Вложила шпагу в ее ножны, которые протянул ей кто-то из «бурых», похоже, Рафель. Подошли люди, тело с головой накрыли плащом, унесли на носилках.

— А теперь я скажу, — она повернулась к толпе, которая ждала.

— Господа кэланги! Шпага Тейнрелла — на моем поясе. Я выиграла спор. Стоило мне это жизни человека, за которого я бы отдала всех вас вместе взятых. Брата на пути. И теперь от имени нас обоих я требую ваше оружие.

Враз наступила тишина. Кто подошел первым, Габрелл? Ее глаза не видели. Но как только клинок упал на траву у ног Танеиды, стали выходить и все прочие, по одному, по два, некоторые со своих мест бросали с размаху шпаги и сабли в середину образовавшейся груды. Старинные узоры на ножнах, металлические и кожаные накладки, тусклое мерцание камней на рукоятях. Все возвращались на свои места, никто не уходил прочь, и от этого, как и от негромкого шороха кожи о кожу, лязганья металла о металл, тишина становилась всё гуще и тяжелее.

— Так нельзя, — прошептал Хорри.

Дан кивнул:

— Верно. Но ты снова погоди.

Когда всё кончилось, Танеида как будто впервые перевела дух.

— А теперь забирайте свое железо обратно, — сказала она обыденно. — Не забыли, какое здесь чье, я думаю? И помните, для вас первых будет лучше, что ваши мечи больше не выйдут из ножен понапрасну. Прощайте, господа!

И повернула к своим.

— Помогите в седло усесться. Вроде заработала эту почесть, а? Ну, доктор, поехали швы накладывать. Да, Нойи, ты как, меня здесь арестовывать будешь или спустя некоторое время?

— Вот охолону от страха и прямо за приказом поеду, — серьезно ответил он.

— Как там ваше квалифицированное рукомесло, штопальных дел мастер? — вопросил Армор. Линни чуть поморщился — слово «мастер» в контексте ситуации содержало не очень лояльный намек.

— Известно как. Четыре шва наложил, на большую рану поставил скобки. Без наркоза. А что я могу поделать, если мадам не выносит шрамов, а под новокаином они получаются в пропорции сто на сто?

— Ну конечно. И еще это в придачу к ситуации, — Армор кончиком пальца потрогал шпагу, которая, полностью одетая, лежала на столике в прихожей. Оба они заварили себе на кухне Танеиды чаю и с посудой в руках перебрались ближе ко входу.

— Настроение у нее, прямо скажем, покойницкое. Умному человеку сие еще там было понятно. Так что уж лучше пока спит. Ты, лекарь, ее чем упоил?

— Горячим хересом на травках. Тем же, что и выбывшего приятеля, но в меньшей дозе. Там, кстати, вина осталось добрых полбутылки, только если будешь делать себе глинтвейн, не лей в ту же кастрюльку или хоть вымой ее получше. Второго мертвяка нам тут не хватало.

— Ничто-ничего, я не правоверный, ко всякому градусу привычен. Даже вместе с твоей дурман-травой.

— А вот и мой шурин лезет через забор между домами, — меланхолически отметил Линни немного погодя. — До калитки ему, видите ли, далеко идти. Юмористы вы на пару, как я посмотрю!

Нойи взбежал на крыльцо, отворил дверь на веранду. Того (однофамилец и преемник того, погибшего) радостно брехнул и, судя по негодующим воплям побратима, выразил чувство в своем обычном стиле — оперся тяжеленными лапами на плечи и умыл рожу языком.

— Вот посоветую ине тебя на бернского зенненхунда обменять. А то и совсем на лабрадора, — ругнулся Нойи. Стандартная шуточка среди «кружковцев», только породы собак, славящихся своим миролюбием, менялись в зависимости от моды.