— Школа была, однако, своеобразная, — шепотом рассмеялась она. — Названная в честь венца Христова.

В это время Рони Ди так же тихо говорил своему покровителю Марэму:

— Любопытно, как переварит этот исход войны наш первый человек в государстве. Обидно все же: мы кровь проливали, оказывается, только затем, чтобы утвердить эту шишку на ровном месте.

— В горах, мой милый, — ответствовал маршал. — Во всем же, что касается гор, Лон-ини всецело полагается на людей из круга Та-Эль Кардинены.

— И он целиком прав, — подключился к их беседе громоподобный бас Маллора. — Дело сие щекотливое. Все мы понимали в душе, что вороне, сколько ни пользуйся, Богом данного кусочка сыра надолго во рту не удержать. Высокий Лэн — беспокойная земля для того, кто хочет ею управлять, сидя в столичном городе: банды, население, критически настроенное по отношению к любой власти, лесники… А теперь под это дело подбиты неплохие клинья, и мы чистосердечно можем умыть руки… словом, умыться, пока нас самих не умыли.

Он поперхнулся, но еще успел украдкой подмигнуть Кардинене и ее собеседнику.

— Я думаю, генерал Маллор по существу сформулировал существо дела и постулировал форму, в которой президенту будет доложено о здешних событиях, — сухо сказала она. — Засим прощайте, многоуважаемые!

Бусина девятая. Адуляр

Эта зала для танцев пережила и Эйтельреда, и многих его предшественников. Казалось, что и весь Дворец Правительства созидался вокруг нее. Пол был мраморный, белый, с мозаикой из бурых и желтоватых яшм, густо-алого с темными прожилками родонита, синей ляпис-лазури, зеленого змеевика, черного и коричневого обсидиана — и гладкий, как озеро. Потолок с лепниной поддерживали полуколонны с узорными капителями. С той стороны, где зала соединялась с основным зданием, промежутки между пилястрами были зеркальными; напротив них такие же точно, огромные и чистейшей воды стёкла открывались в парк. Его каштаны с розовато-белыми соцветиями отражались в противоположной стене — и от этого казалось, что толпа гостей плывет в огромной сквозной галерее или галере прямо в зеленое и пышное лето.

Молодожены оба находились тут, среди публики, которая танцевала, болтала, жевала пирожные и обмахивалась веерами, оседлав кресла, — но, однако, развлекались поврозь.

На Тэйни, которую пригласил сам Лон Эгр, было черное платье из кружев, волосы закручены во что-то невообразимо кудрявое; каблуки прибавляли ей десятую часть роста. Всё это сейчас пропадало втуне, потому что президент, по причине больного сердца, не участвовал в плясках, а дам ангажировал для светской болтовни.

— Нехорошо жене вальсировать с одним своим мужем, — говорил он как раз.

— Имея под рукой профессионала, кто захочет снизойти до дилетантов!

— Ну, он не так щепетилен и снисходит до дилетанток. У тебя, кстати, хорошая школа. Ты где училась танцевать — за границей?

— Нет, начала в Лэне, еще девочкой. Там есть такой установочный комплекс упражнений, который буквально въедается в мышцы и мозг. Не оттанцуешь, едва с постели поднявшись — целый день словно неумытая.

— Да, я слышал. Вроде специфически женского «зикра».

Нойи с другого конца залы махнул им рукой. В объятиях у него была элегантная маленькая дама лет сорока-сорока пяти, смугловатая, верткая и белозубая, с шапкой седовато-черных завитушек.

— А ты знаешь, это ведь Эррат Дари.

— Та самая? Традиционные танцы предгорий? У меня старшая посестра была из ее подруг.

— Та самая. Она вернулась с гастролей, будет выступать для правительственного, вообще узкого круга, ну и… я ее пригласил сюда.

— Вот как?

— Для тебя.

А Эррат под руку с Нойи уже пробиралась через пестрое скопление, расточая во все стороны улыбки. Самую щедрую — президенту.

— О, мой милый секретарь-референт! Я позволила себе отлучить от вас молодого мужа. Но — готова расплатиться.

— Той же монетой, ина Эррат?

— Как именно: станцевать по-взаправдашнему? А что, это я могу. Но мы обычно не практикуем на людях сольного исполнения.

— Я знаю, — кивнула Тэйни. — Ведь я говорю — той же монетой. Пара за пару. Правда, я дилетант, но исполнять «Зеркало» меня обучали.

Она сбросила с ног туфли-шпильки.

— И ведь как нарочно: вы в белом, я в черном. Человек и его тень.

— Эх, играть так играть! Я-то думала обойтись чем попроще. Ну, импровизировать буду я, конечно, а вы — вы будете моим отражением в иной воде.

Эррат мигом выпала из своих туфелек. Народ с восторженными воплями раздался, освобождая центр зала.

Оркестр знал и эту мелодию, как многие другие. Пока он прилаживал инструменты, обе женщины разошлись в разные углы зала, стали по концам диагонали, мягко притопывая босыми ступнями в ритме начавшейся музыки. Затем начали сходиться. Ритм постепенно креп, обрастал мелодией, упругой, гипнотически однообразной. Движения Эррат были сдержанно страстными, Тэйни повторяла их будто нехотя, с полузакрытыми глазами.