— Такого я сама возьму!

Кончилось дело тем, что Нойи в одно из «дворцовых дежурств» зашел в закуток рядом с кабинетом Лона-ини, где Тэйни переводила очередной обзор со своего макаронского на чистый эдинский. Она дружески кивнула ему, продолжая писать. Разделять языки на письме было для нее делом не так уж легким — невольно подкатывалось под перо самое точное словцо из ее многоязычного словарного запаса… Он смотрел на это, смотрел — и наконец не выдержал, прорвался:

— Тэйни, если не женюсь на тебе — помру.

— Ой, да зачем же тебе помирать, такому баскому, — запричитала она на манер крестьянки. — Или хоть на моих глазах не кончайся, я их мигом закрою, чтобы тебе меня не стыдно было целовать.

И он понял, что его взяли.

Бусина восьмая. Альмандин

Ах, Лэн, город Лэн — золотое кольцо! И Эро, и Эдинер наперегонки желают надеть тебя на руку. Только Горная Страна хочет сама владеть собою. И у Та-Эль Кардинены ни одного кольца на белых, крепких ее пальцах. Но есть у нее Кертсер, вечно угрюмый, отчаянный воин, преданный волк из стаи. Есть друг — не брат, не муж, а больше их всех — Нойи Ланки. Есть целая армия, которая служит не Кесарю, не Маммоне, не Тельцу, а Женщине-О-Семи-Жизнях.

И снова двинулась вперед война. Свито гнездо, угрето, отдано семье — брось. Может, еще даст судьба вернуться к его цветам и книгам. Ты наемник, ты солдат, но отдаешься ты за деньги или воплощенную мечту — никто не знает.

Когда объединенная армия «красных плащей» и «черных всадников» стала над Вечным Городом, уже укрепилась зима. Дальнобойную артиллерию везли по узким обледенелым тропам, пуще жизни оберегая точнейшую оптику приборов и прицелов, вывезенную из Эро — по условию мирного договора. Кардинена самолично надзирала, как лаборатористы распаковывали ее, протирали спиртом и устанавливали. Техники у нее были мастера на весь Динан, да и артиллеристов набирал сам полковник Армор, который тоже напросился к ней в подчиненные.

Во время штурма снаряды аккуратно ложились в стороне от Кремника с его колоколами, мечетей и арочных мостов. Колокола, правда, могли упасть от сотрясений и разбиться, если бы главнокомандующий кэлангов Роналт Антис не снял загодя семь самых знаменитых и не обернул остальные соломой. Местное население по преимуществу всё уже бежало в горы — красноплащники, добродушно ухмыляясь, пропускали одиночек через цепи, предварительно почистив узлы и карманы. Хотя псы Керта уж точно своей дани не брали, за этим он сам надзирал. Люди Нойи — ну, может быть.

Кардинена вместо плаща завертывалась в кобеняк — худела, мерзла, но упорно обтиралась снегом по утрам. Кашель вновь открылся, несильный, но хлесткий и болезненный. Однако глаза смотрели с веселой яростью, и лицо стало понемногу оттаивать. Победа покупалась малой кровью с обеих сторон. Сыграл роль точный военный расчет и психологический фактор: снаряды Армора были с подпиленными стабилизаторами и выли, как грешники в аду, но взрывчатки и разрушений было немного.

Наконец город выкинул белый флаг.

Ратуша, где должны были подписывать условия сдачи, была за крепостной стеной. Войска Та-Эль Кардинены, последний раз ночевавшие вне города, в боевых порядках, входили в город по всем большим улицам и мостам: сабельники Кертсера в тафьях и халатах, с карабинами за спиной, конные бойцы Нойи Ланки с автоматами поперек груди или — офицеры — с пистолетом на правом и шпагой на левом боку. Минометчики и обозные. Тяжелая артиллерия Армора оставалась на горных склонах.

У стены Кремника Та-Эль и Нойи спешились. Керт вообще отказался от чести присутствовать на подписании: дальше хозяевами были пока кэланги.

— Марэм-ини со свитою давно изволили прибыть? — шелковым голосом осведомился у охраны Нойи.

Он-то знал, что приезжие еще с вечера заняли лучшие городские особняки.

— Давно — и ждут. Вас только и ждут.

Оба чинно поднялись по лестнице розоватого мрамора: в белой парадной форме, начищенных сапогах с крагами, алые плащи — не суконные, но бархатные. Запах одеколона и мятных леденцов с успехом перебивал ароматы лошадиного пота и табака.

В огромном зале с дубовых потолочных балок, что еле маячили в тумане, свисали длинные цветные стяги с гербами и эмблемами. Стол был необъятен, и люди, обступившие его зеленое сукно, казались мельче игральных фишек. Слева — наши, отмечала про себя ина Та-Эль. Марэм-ини: добрые маслянистые глаза (зеленое яблоко с косточками, взятое в поперечном разрезе) и нос дулей. Утонченный военспец Рони Ди с его дежурным мальчишеским обаянием. Генерал-лейтенант от пехоты Маллор: громоздкий как комод, и весь в поперечинах — погоны, орденские планки, полосатый пояс на кителе. А выражение лица — ну совершенно деревянное.

Справа — кэланги, «бурые». Эйтельред вовремя закатился в мир иной, не доживши до этакого срама. Впрочем, его бы здесь и не стояло: никто бы здесь при нем не стоял. Вот Роналт Антис, тощий, с унылой физиономией Дона Алонсо Кихано; капитаны Тейнрелл и Габрелл рифмуются не только прозваниями, но и как бы роскошным фамильным оружием, клинки и, ручаюсь, ножны почти одинаковы. А вот незнакомый штатский: молодой, но череп уже будто лакированный, небольшой рот с презрительной улыбкой и удлиненные, как лист ивы, глаза. Мама моя, как все они приоделись-то, кольцами, булавками и цепочками прямо унизаны.