— Мне не стоит расспрашивать об Эване?

— Лучше не надо. Насколько я знаю Чармиан она, очевидно, сама захочет вам все рассказать.

После ужина мы побродили по Сент-Джеймс-парку, полюбовались отражением луны в озере. Элен попал камешек в туфлю, она сняла ее и вытряхнула, держась за мое плечо, чтобы не ступить ногой в чулке на гравий дорожки. Я привлек ее к себе и крепко обнял. Она повернула ко мне свое слегка удивленное лицо, и тогда я поцеловал ее в губы.

В конце недели Элен и Чармиан завтракали вместе, а вечером я встретился с Элен.

Она не заводила больше разговора о Сесиль и лишь вскользь упомянула о Шолто. Как потом выяснилось, наибольшее впечатление во время встречи с Чармиан произвело на нее нечто другое, что явилось поистине неожиданностью для меня, хотя я мог бы в известной степени это предвидеть.

— Послушайте, Клод, Чармиан одержима мыслями о Хелене. Пока мы были вместе, она ни о чем другом не говорила, словно Хелена жива и вот-вот войдет в кафе и сядет за наш столик. Мне стало даже не по себе. Должно быть, она была к ней очень привязана.

— Самое странное в этом то, — сказал я, — что при жизни Хелены все было совсем иначе. Чармиан, разумеется, любила Хелену, они понимали друг друга, но Хелена не вошла в ее жизнь, как, скажем, она вошла в мою. Это у нее что-то новое, и, поверьте, Элен, меня это тоже беспокоит.

— Что же произошло?

— Думаю, ничего особенного. Просто Чармиан мыслями о Хелене пытается заглушить какие-то другие, более горькие и мучительные.

— Нет, все это гораздо сложнее, — возразила Элен со знакомой мне категоричностью. Не кажется ли вам, что вы все несколько упрощаете?

— Послушайте, моя дорогая, — сказал я, — есть вещи, которых вы просто не знаете. Например, глубину всей трагедии, переживаемой Чармиан. Не знаете, потому что сама по себе ее трагедия довольно банальна. Представьте себе молодую женщину, которой всего двадцать четыре года; она решает навсегда связать свою жизнь с человеком, которого буквально не выносит. Можете осуждать ее, но такова правда. Одно дело взойти на эшафот с высоко поднятой головой, другое — добровольно войти в тюремную камеру, самой запереть за собой дверь и выбросить ключ в водосточную канаву.

— Так не может продолжаться, — упрямо сказала Элен. — Это невозможно. Вот почему я отношусь к этому иначе, чем вы. Что-то обязательно произойдет. Должен наступить какой-то перелом.

— Должен наступить какой-то перелом, — передразнил ее я. — Вот так же утешают себя миллионы людей, но что из этого?

Она нетерпеливо передернула плечами, словно отбрасывала неприемлемый для нее пессимизм.

— Если она хочет заживо похоронить себя, это, разумеется, ее право. Но я не могу ее понять. Я всегда буду верить в перемены и буду ждать их, потому что я этого хочу.

— А я?

Взгляд ее потеплел.

— И вы тоже, потому что мы с вами одной породы. Мы похожи друг на друга гораздо больше, чем вы думаете, Клод.

Однажды в конце мая я шел с работы домой, как вдруг на противоположной стороне улицы увидел Филда и Шолто.

Они быстро шагали по Бонд-стрит, щедро залитой лучами низкого закатного солнца. Я собрался было перейти улицу и окликнуть их, как вдруг что-то остановило меня, и я дал им уйти вперед шагов на тридцать. Трудно объяснить, почему я это сделал. Так бывает: иногда войдешь в комнату, полную спокойно беседующих, улыбающихся людей, и вдруг почувствуешь себя непрошеным гостем.

Филд и Шолто были веселы, оживлены и явно торопились куда-то. Мне бросилась в глаза странная близость этих двоих, хотя я не смог бы объяснить, в чем она проявлялась. Что касается Филда, то его я просто не узнавал: это мог бы быть его кузен, таким он выглядел самоуверенным и энергичным.

Поскольку я не виделся с Чармиан с того самого вечера, как обедал у нее, то есть дней десять, я позвонил ей и пригласил ее к себе в Челси.

— Отлично, — ответила она, — прекрасная мысль. Я буду у тебя около половины девятого. Не удивляйся, теперь я сама буду напрашиваться в гости, а не приглашать к себе. Свекровь буквально стала моей тенью, не отходит от меня ни на шаг. Она пересиживает всех гостей, остается в гостиной до тех пор, пока не уйдет последний. А если кто-нибудь поднимается вместе со мной наверх, чтобы взять пальто, она уже тут как тут — боится, должно быть, что я начну жаловаться на Эвана или рассказывать посторонним, что он пьет. Кстати, пить он стал меньше, но об этом потом.

Когда Чармиан пришла, я сообщил ей, что собираюсь переехать в однокомнатную квартирку в большом многоквартирном доме около станции метро «Виктория».

— Как только муниципалитету стало известно о квартире Хелены, мне тут же прислали уведомление. Как-никак, здесь можно разместить семью из пяти человек.

— Значит, уходит последнее, — печально промолвила Чармиан, обводя стены гостиной прищуренными, словно близорукими, глазами, будто хотела запомнить все как можно лучше. — От Хелены совсем ничего не останется.