— О родственниках Отто что-нибудь выяснили? — спросила Фрида.

— Только по материнской линии, — ответил Пауль. — И то лишь имена и название деревни в Саксонии.

— Я их отыщу, — решительно сказал Отто. — Сгоняю на велике — всего-то сто двадцать километров.

Узнав о предстоящей поездке, Зильке тотчас стала набиваться в спутницы. Она только что вернулась из эпического похода в Нюрнберг и, вкусив свободу дальних дорог и ночевок под звездами, не желала возвращаться к монотонности домашних будней, где ей была уготована роль бесплатной служанки отчима.

— От школы отбрехаться легко — дескать, нужно для ЛНД, — сказала Зильке и, усмехнувшись, процитировала партийных краснобаев: — Мы, молодежь, принадлежим фюреру! Не знаете, что ли? В его сердце для нас особое место и особые планы. Так что пусть учителя утрутся, ха-ха! И потом, сгодится моя форма. Одинокий велосипедист с рюкзаком, но без формы гитлерюгенда, — верная мишень. Все прочие молодежные союзы под запретом, даже «Католические орнитологи». В деревнях полно молодчиков, которые только и смотрят, кого бы отдубасить. Чужак для них добыча. А со мной — ты будто бы поехал в гражданке.

На следующий день Отто и Зильке отправились в путь, прихватив бутерброды, яблочный сок, два одеяла, парусиновую палатку и немного денег на еду.

Поначалу путники изрядно взопрели, ибо им надлежало пересечь Берлин с юго-востока на северо-запад, а утро позднего сентября выдалось теплым. Однако вскоре они выбрались на старую гамбургскую дорогу и покатили почти безлюдным извилистым проселком, что от живописных окраин Бранденбурга вел к Саксонии и терялся в долине прекрасной Эльбы, где была запланирована ночевка.

Стоял чудный солнечный день, и Отто постепенно забыл все свои страхи перед будущим, отдавшись простому наслаждению дорогой.

«Гитлеровская погода», говорил народ. И правда, после захвата фюрером власти лето будто стало длиннее и теплее, нежели в веймарские времена.

— Ну и жарища! — Зильке пригнулась к рулю, чтобы крепче давить на педали.

Ножки-то ничего, подумал Отто, поглядывая на спутницу, пылившую по проселку. Форменная юбка доставала до икр, но Зильке заткнула подол в трусы, чтоб не мешал езде. И теперь ее загорелые, до бедер оголенные ноги, крутившие педали, радовали взор.

Удивительно, что у коротышки Зильке получились такие славные ноги, размышлял Отто. Он смахнул пот с бровей и вновь предался приятному созерцанию. Кто бы мог подумать?

Литые, красивые ноги. Прямо женские. Конечно, не такие очаровательные, как у Дагмар, но уж таких-то не бывает вообще — бесконечных, изящных и стройных, как у газели в человечьем обличье. У Зильке ноги не особо длинные, зато не тощие. Хорошие ножки, что и говорить. Ладные и крепкие. Нынче без ссадин и пластырей. Даже не упомнить ее коленки без болячек и чернильных клякс. А сейчас ножки чистые и гладкие. Единственное напоминание о бессчетных драках и падениях — два белых шрамика на золотистой коже.

Поразительно. Она так долго была «своим парнем» и вдруг превратилась в девушку. Вон даже формы есть. Когда же это случилось? Формы у худышки Зилк? Появились как по волшебству.

— Заметили, как Зильке повзрослела? — недавно сказала мать. — Я всегда знала, что она станет хорошенькой.

И она таки стала.

Давняя улыбчивая подруга, добрая и солнечная, как зайчики, что сверкали в ее пшеничных волосах, разметанных ветерком. Пыхтит, пригнувшись к рулю.

Старина Зильке.

Милый старый друг.

— Поди, Пауль-то жалеет, что не поехал! — прокричала Зильке.

— А то! — откликнулся Отто. — Торчит в школе среди врагов и готовится к работе, которую никогда не получит. Умник, называется. Ха!

Ехали бок о бок. Взбирались на пригорки, миновали ручьи, поля и душистые рощи. Изредка останавливались глотнуть яблочного сока.

Оба знали, что на всю жизнь запомнят этот чудесный день. С каждым километром настроение улучшалось. В чистом прозрачном воздухе теплый ветерок смешивал сладкие ароматы леса, свежего сена и луговых цветов.

— До чего прекрасен мир! — сказала Зильке.

— Ага, — поддержал Отто. — Только люди в нем ни к черту.

Сказано это было после того, как очередной селянин отвлекся от полевых трудов и приветствовал их не взмахом руки и обычным «Добрый день!», но «германским» салютом и громогласным «Хайль Гитлер!».

— Я готов обматерить солнце за то, что им светит, — продолжил Отто. — Под ним все так красиво, даже эти остолопы со вскинутыми руками.

— Ну да, ведь до Гитлера не было солнца, — сострила Зильке.