— В концессию? — наконец удалось-таки задать вопрос несколько ошарашенному Винниченко.

— Нет, нет! Я ведь сказал — продать, — возразил мистер Дженкинс, — в полную собственность и навечно. — Он добавил с любезной улыбкой: — На этот раз форма концессии не могла бы нас удовлетворить, ибо, надеюсь, вам известно, что эти железные дороги уже в значительной мере принадлежат американским страховым компаниям. В Киево-Воронежской „Лайф иншюренс“ имеет акций на три миллиона долларов, „Эквитебл“ — на два миллиона; в Юго-восточной „Лайф иншюренс“ — два, а „Эквитебл“ — свыше полумиллиона; а Юго-западная построена в значительной степени на средства тех же компаний. Вам, конечно, известно, что общая сумма наших акций в украинских железных дорогах до семнадцатого года составляла восемнадцать миллионов долларов, но со дня Февральской революции сумма эта, в возмещение известного вам займа Временному правительству, значительно возросла? К сожалению, сегодня я не имею точных цифр — их привезет завтра мистер Стивенс. Наши вклады увеличились примерно в два или в два с половиной раза. Во всяком случае, расчеты с Временным правительством уже обеспечили нам контрольные пакеты акций на эти железные дороги. Какая же может быть речь о концессии, посудите сами? — Мистер Дженкинс уже совсем приятно, дружески улыбнулся.

Владимира Кирилловича оросило потом с головы до ног, и единственное, что в этот миг мелькнуло в его сразу затуманившейся голове, были не вполне корректные выражения по адресу Керенского. Что-то вроде: „Сашка! Проклятый Сашка, продал-таки Украину американской акуле капитализма!“» (Юрий Смолич, роман «Ревет и стонет Днепр широкий». М., 1966 г., с. 626).

Так за что боролись? И в семнадцатом, и в сорок первом сознательные, дальновидные граждане шли в бой за Независимость от… Дженкинсов, и от тех, кто Дженкинсам мог бы нас продать. Чтобы все, что заработали трудяги для собственной державы, на здоровье ее народов и было потрачено. Чего абсолютно не понял вроде умный, но из-за своей алчности недальновидный, наглый и политически малограмотный Богатырчук.

Недавно Путин в Госдуме признался, что нынешние нувориши заложили под кредиты в зарубежные банки даже… российские стратегические предприятия. Теперь народу их предстоит выкупить. Наши предприятия оборонного значения обменены на частные виллы, яхты, личные лайнеры… А гражданам России надо опять затянуть пояса, чтобы компенсировать самим же себе такие глобальные потери.

Круг замкнулся. Страна вновь вернулась к ситуации, когда мистер Дженкинс нам улыбается теперь куда больше, чем прежде, ибо почти все месторождения России ей полностью уже не принадлежат.

Перед моим отлетом из Канады автор газеты Леон Воловиков сказал:

— Вы думаете, что Андрей Петрович такой однозначный? Э-э, нет! Когда прилетел в Оттаву Ельцин, он вышел в центр города с лозунгом на русском языке и английском: «Банду Ельцина под суд!», «Ельцин, вон из Канады!».

Я оглядела улицу и представила, как стоит старичок на дрожащих ножках около Королевского замка и упорно держит плакат, смысл которого никак не совпадает с задачами крутого буржуазного государства, в котором ему выпало жить, и с каким удивлением на это реагировало местное общество.

— Знаете, как тут бесились те, кто удрал из СССР? Он же на старости лет… всем наперекор. А Канада еще вся рукоплескала Ельцину…

— Неужто?

— Андрей Петрович газеты из России все время читает, и наконец-то разочаровался в американской демократии. Особенно когда понял, чем янки опасны для его правнуков.

В общем, хозяин дома, у которого мне пришлось гостить, через множество своих терний и страданий наконец-то понял: хочешь иметь потомков, защищай свою Родину. В молодости Андрей Петрович от этого увернулся, а обязанность эта и в старости его догнала. Да так дожала, так в клещи взяла, что хоть на стенку кидайся, а что-то делай, ибо внуков и правнуков своих он любил каждую секунду.

Обдумывая его жизнь, мне хочется пожелать, чтобы и наш народ скорее бы обрел зрение… дальнее. Очень дальнее. А не то, из-за которого виден над горизонтом — лишь один день… Одно деревце либо один холм.

Великому нашему Народу — великое и объемное зрение! Во всех предстоящих сражениях. Когда буквально каждому человеку придется отвоевывать под солнцем и рабочее место, и свою судьбу. У хищников всех мастей и стратегий. Своих и чужих.

Как-то прошелестели на телеэкране две кинобеллетристики — «Московская сага» и «Дети Арбата». Сюжеты двух фильмов просты, как стакан кефира: «дети Арбата» — ангелы, поступают архиверно, ни в чем не виновны перед Родиной, а тиран Сталин их, розовых и, как зайка, пушистых, ни за что… сажал. Ах он змеюка!

В фильме «Московская сага» не поймешь, чем занималась главная героиня телероссказни — жена маршала Градова? Реплики ее — не ко времени смелые, совершенно не соответствуют той строгой эпохе. К тому же одета героиня очень по-киношному, с намеком на западный фарс, а вовсе не так, как одевались до войны и после нее наши трудолюбивые матери и скромные бабушки.

Веронику сажают в концлагерь вместе с мужем за то, что Градов якобы козырнул на фронте полякам, сторонникам маршала Андерса. Тем самым, которые не захотели воевать на территории Советского Союза, а когда Сталинград заливало кровью, спокойно продефилировали по Волге с оружием в руках на баржах в Иран, чтобы соединиться там с буржуазно ориентированными польскими частями.

После освобождения из концлагеря Вероника Градова еще хороша красотой неизработанной на тяжелых работах женщины, роскошно одета, великолепно причесана, пошловата, чувствуется, что ей неведом какой-либо труд. Героиня, кажется, нигде не работает, ничего не создает, но спеси в ней — полные щеки, а уж критики на то, что создают иные, ну, полные кишки!