— До встречи! Обдумай, о чем будем спорить завтра…

В этом непостижимом мире все менялось каждый день. О переворотах в той или иной стране Анна узнавала теперь даже не из передач последних известий, а на кухне, на которой то одна девушка из какой-либо арабской страны плакала, когда мыла посуду, то другая.

Вот поникли студентки из Ирака. В их стране расстреляли президента. После этого в Багдаде шла одна политическая битва за другой. Их устраивала рвущаяся тогда к власти буржуазная партия Баас во главе с амбициозным молодым лидером Саддамом Хусейном. В стране теперь непрерывно летели чьи-то головы, то есть погибали хорошо известные этим девочкам люди, которых они нынче оплакивали взахлеб, даже на кухне с кастрюлями в руках. (Знал бы Саддам, что через полвека линчуют и его.)

Иракская поэтесса Вафия-абу Килам, жившая тогда с Анной в соседней комнате, была в растерянности: ей нельзя было теперь возвращаться домой, где нынче сажали и расстреливали коммунистов. Вафия состояла в компартии.

Появился на этаже пятилетний арабский мальчик. Его мама каждый день, каждую минуту ходила в черной одежде в знак траура по своему мужу, которого в Ираке закопали живьем.

Арабчонок, живущий теперь на Ленинских горах, быстро освоил русский язык, потому при встрече вежливо спрашивал:

— Тетенька, на каком языке с вами разговаривать: на русском, арабском или английском?

И делал при этом книксен.

Советские студенты, как правило, без языковой чужестранной среды знавшие лишь свой родной язык, бывали в шоке при встрече с этим маленьким веселым полиглотом. Только мама его никогда не улыбалась.

Погиб в Багдаде и вернувшийся на родину аспирант из института Восточных языков Раззак Студенты столичного университета как-то забастовали, требуя снижения платы за обучение, а преподаватель их в этом поддержал. Через несколько дней к Раззаку подошли на улице и расстреляли в упор. Шестеро детей его навсегда остались сиротами.

Мир бурлил, и все как-то недобро, грязно. Хорошо знать, что над твоей головой сияет созвездие Большой Медведицы, неизменно плещется Тихий океан, где-то блестит бирюзой озеро Иссык-Куль, и сколько бы поколений на землю ни пришло, небесный Ковш будет каждую минуту свисать над планетой. Хорошо знать, что в твоем городе никто не стреляет, даже по ночам. Не падают под откосы поезда, нет яростных селей, буранов, неожиданных и страшных политических бурь. Значит, у каждого человека есть привязка к вечности Вселенной, к точности жизни и четкости почти всех понятий. Значит, в людском созвездии никого не забудут, всегда оценят чью-то жизнь и труд.

Но, глядя на плачущих арабских девочек, согбенно и безрадостно моющих посуду на кухне, Анна думала о том, как трудно вне системы хоть в чем-то реально помочь человеку. Каково это — в одиночку карабкаться по скользкой и грязной полусфере жизни, ловко сбивая при этом пяткой других? Вот, к примеру, мусульманская полусфера планеты выдавливает из жизни на самую дальнюю обочину своих матерей, дочерей и жен, создавая блага только мужчинам, конечно, за счет рабства женщин. Честно ли это, если за подобное нынче еще стоят миллионы?

Так в чем и как найти четкость понятий в реальной жизни, а не в выдумке, даже если она и всеобъемлющая, как религия, обещающая правдивость и честность человеческих отношений, политологических и общественных, лишь… на небесах? На каком-то… другом свете. Хотя сами проповедники не очень-то спешат к межпланетным тропам в темные холодные сгустки Галактики. Даже во имя обещанного другим миллионолетия! И что может защитить твою жизнь от бесчестия и подлости чьих-то предрассудков? Как оборониться без каких-либо полков и дивизий?

«Почему своих погибающих соратников в других странах не защищает моя страна? — неожиданно вдруг всплыла мысль у Анны, и, как звезда вечером, начала разгораться ярче и ярче. — Почему никто не боится, что за убитого во время переворота сторонника социализма, сторонника земных благ для каждого народившегося в этом мире человека, хоть кто-то будет наказан?».

Прыгающие за окном воробьишки взлетели, сели на подоконник, явно подслушивая чужие мысли. Но и они не могли в миг или даже в столетие решить сложнейшие проблемы цивилизации.

Неожиданно покинул Москву Рахман. Его вызвали на родину, чтобы создать в стране первую коммунистическую газету на арабском языке. Компартия поручила ему создать издание, на страницах которого будут писать о бедах дехкан, ремесленников, подсказывать, как справиться с трахомой, как помочь сироте. Восхищаться яхтами и дворцами нуворишей в этом издании не будут.

А Хади вскоре начал писать диплом об отрицательных вероятностях в квантовой механике. Анна исправляла в нем орфографические ошибки. Иногда они отрывались от работы, о чем-то спорили. Потом долгое время в их комнате говорило только… радио.