Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939-1961
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:

БРОНЕНОСЕЦ «ПОТЕМКИН»

Шел фильм. И билетерши плакали По восемь раз Над ним одним. И парни девушек не лапали, Поскольку стыдно было им. Глазами горькими и грозными Они смотрели на экран, А дети стать стремились взрослыми, Чтоб их пустили на сеанс. Как много создано и сделано Под музыки дешевый гром Из смеси черного и белого С надеждой, правдой и добром! Свободу восславляли образы, Сюжет кричал, как человек, И пробуждались чувства добрые В жестокий век, В двадцатый век. И милость к падшим призывалась, И осуждался произвол. Все вместе это называлось, Что просто фильм такой пошел.

«Похожее в прозе на ерунду…»

Похожее в прозе на ерунду В поэзии иногда Напомнит облачную череду, Плывущую на города. Похожее в прозе на анекдот, Пройдя сквозь хорей и ямб, Напоминает взорванный дот В соцветьи воронок и ям. Поэзия, словно разведчик, в тиши Просачивается сквозь прозу. Наглядный пример: «Как хороши, Как свежи были розы». И проза, смирная пахота строк, Сбивается в елочку или лесенку. И ритм отбивает какой-то срок. И строфы сползаются в песенку. И что-то входит, слегка дыша, И бездыханное оживает: Не то поэзия, не то душа, Если душа бывает.

ЧИТАТЕЛЬ ОТВЕЧАЕТ ЗА ПОЭТА

Читатель отвечает за поэта, Конечно, ежели поэт любим, Как спутник отвечает за планету Движением и всем нутром своим. Читатель — не бессмысленный кусок Железа, в беспредельность пущенный. Читатель — спутник, И в его висок Без отдыха стучится жилка Пушкина. Взаимного, большого тяготения Закон не тягостен и не суров. Прекрасно их согласное движение. Им хорошо вдвоем среди миров.

ФИЗИКИ И ЛИРИКИ

Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, Дело в мировом законе. Значит, что-то не раскрыли Мы, что следовало нам бы! Значит, слабенькие крылья — Наши сладенькие ямбы, И в пегасовом полете Не взлетают наши кони… То-то физики в почете, То-то лирики в загоне. Это самоочевидно. Спорить просто бесполезно. Так что даже не обидно, А скорее интересно Наблюдать, как, словно пена, Опадают наши рифмы И величие степенно Отступает в логарифмы.

ЧУДЕСА

У археологов на лад идут дела, И ни одна эпоха не дала Астроботаникам такого взлета: Ведь каждый день, как будто на работу, К нам чудеса приходят ровно в семь — С газетами. И это ясно всем. Все словно бы на вечере гипноза В районном клубе, где за три рубля Заезжий маг, усами шевеля, Прокалывает ими прозу; Как в автомате: за пяток монет — Билет, а нет — колотишь в стенку нервно. И сходит удивление на нет От чуда, что творимо ежедневно. Так соберем же, свинтим по детали Восторг, что так приличен чудесам, И двух собак, что до звезды летали, Погладим с завистью по телесам.

ОКРАИНА

Вот они, дома конструктивистов, Заводской окраины краса. Покажи их, Подмосковье, выставь Первой пятилетки корпуса! Выставь зданья серые и честные, Как шинель солдатского сукна, Где живут станочники известные — Громкие в районе имена. Выставь окна светлые, огромные, Что глядят на юг и на восток. Школы стройные, дороги ровные, Фабрики, заводы и мосторг. Именем режима экономии, Простоте навечно поклянись, Строй квартиры светлые и новые, От старья колонн отворотясь! Пусть стоит исполненною клятвою, Никаких излишеств не тая, Чистота твоя и светлота твоя, Милая окраина моя.

СТАРУХИ И СТАРИКИ

В. Сякину

Старух было много, стариков было мало: То, что гнуло старух, стариков ломало. Старики умирали, хватаясь за сердце, А старухи, рванув гардеробные дверцы, Доставали костюм выходной, суконный, Покупали гроб дорогой, дубовый И глядели в последний, как лежит законный, Прижимая лацкан рукой пудовой. Постепенно образовались квартиры, А потом из них слепились кварталы, Где одни старухи молитвы твердили, Боялись воров, о смерти болтали. Они болтали о смерти, словно Она с ними чай пила ежедневно, Такая же тощая, как Анна Петровна, Такая же грустная, как Марья Андревна. Вставали рано, словно матросы, И долго, темные, словно индусы, Чесали гребнем редкие косы, Катали в пальцах старые бусы. Ложились рано, словно солдаты, А спать не спали долго-долго, Катая в мыслях какие-то даты, Какие-то вехи любви и долга. И вся их длинная, Вся горевая, Вся их радостная, Вся трудовая — Вставала в звонах ночного трамвая, На миг бессонницы не прерывая.

«Комната кончалась не стеной…»

Комната кончалась не стеной, А старинной плотной занавеской, А за ней — пронзительный и резкий, Словно жестяной, Голос жил и по утрам Требовал настойчиво газеты, А потом негромко повторял: — Принесли уже газеты? Много лет, как паралич разбил, Все здоровье — выпил. Все как есть сожег и истребил, Этого не выбил. Этой страсти одолеть не смог. Временами глухо Слышалось, как, скорчившись в комок, Плакала старуха. — Больно? — спросишь. — Что ты, — говорит. — Засуха! В Поволжье хлеб горит.