Шрифт:
Реют сливочные купидоны.
Выпиваю четвертую рюмку,
Жму украдкой кузинину руку.
Ах, ей-богу, не так уже худо,
Что мы все еще живы-здоровы.
Придвигаю какое-то блюдо,
Выпиваю: так будьте здоровы!
И жених не такой уж противный:
Он спортивный, инициативный.
Он поет, дирижируя вилкой.
Тетка лезет в тушенку без спроса.
Дама просит — «один бабироса».
— Папироса! — цежу я с ухмылкой.
Мы сидим с женихом, словно братья,
Мы как будто полвека знакомы.
Нам невеста находит занятье:
Нам показывают альбомы.
Вот чертовски забавная штука!
Вся история этого дома!
Полтора или более века
Запрессовано в два полутома.
Вот какой-то страдающий Вертер
Начертал в предыдущем столетье:
«Ах, Матильда! Люблю вас до смерти!
А вокруг голубочки и ветви.
Рядом — вежливый почерк чинуши,
Кисло-сладкий, как мясо с брусникой,
Ниже — роща рифмованной чуши,
Где любовь именуют «великой».
Дальше — запах солдатских постоев:
Сто мундиров, наречий и наций
Расписалось, сей дом удостоив
Самых лучших своих аттестаций.
Вот француз, настоящий мужчина,
Нацарапал беспечно и браво:
Вив! (Да здравствует!) Родина, слава,
Император и некая Минна,
Ниже следуют шведы, поляки,
А потом пруссаки, австрияки,
Наконец — как забор из еров,
Без единой калитки в заборе —
Расписался Макар сын Петров:
«Чюдной барышне Лизе Авроре».
Дальше вновь положительный люд:
Проповедники, негоцианты —
Просвещенье, налоги и суд,
Шульцы, Мюллеры, Миллеры, Пранты
Век и вправду достоин хвалы!
Вера в прочность и взгляд без опаски.
Но голубок сменяют орлы —
Императорско-прусские каски:
Новобранцы и кадровики,
Инвалиды и отпускники,
Запасные и фронтовики,
Батальоны, бригады, полки —
Человечество новой закваски.
Те же Мюллеры, Миллеры, Шмидты,
Что в трех войнах со славой убиты.
Инге! Дай-ка и я наугад
Напишу изреченье простое:
«Фройляйн Инге! Любите солдат,
Всех, что будут у вас на постое».
Лейпциг ночью гораздо голей —
Лейпциг ночью почти что разрушен.
Поздно. Свет уже в окнах потушен.
Только слышны шаги патрулей.
Небеса высоки и темны,
Скупо падают метеориты.
Двери заперты, ставни прикрыты.
Людям хочется счастья и быта,
И спокойствия, и тишины…
Я стою и гляжу на окно,
От него оторваться не в силах.
Тень мелькнула. Вот свет погасила.
Погасила. И стало темно…
Вот и все. Небольшая беда,
Это все не имеет значенья,
Потому что ушли навсегда
Годы странствий и годы ученья.
Баллада о немецком цензоре
<