Шрифт:
— Вот это по-нашему! — восхитилась Зойка.
Ждали ответного письма, но не прошло и недели, как пожаловали Ритины сослуживцы. Привезли деньги по больничному, просили ни о чем не беспокоиться — сынишку устроили в детский сад, к матери приходят старшеклассники, помогают ей по хозяйству.
За послеобеденным чаем повеселевшая Рита (у нее голос даже стал громче) угощала тортом.
Настроение у всех было превосходное. Еще бы! Выходит, и мы — сила, и мы еще что-то значим. Вот и за Зойкой должны вечером приехать. Кто знает: пройдет месяц-другой, и вот так же усядутся все вокруг стола и будут тебе говорить всякие напутственные слова.
— Вот что, друзья, — сказала Екатерина Тарасовна. — Не худо бы нам такое событие отметить. Как вы думаете? Зою надо честь по чести проводить. — Она вытащила из тумбочки бутылку.
— Сухое вино. И не повредит. Что нам доктор скажет? — обратилась она к Люде.
— Не повредит, — воскликнула Люда, протягивая кружку.
Зойка — ей, как отъезжающей и самой здоровой, налили полную кружку — выпив, крякнула.
— Ой, девочки, — сказала она, прижимая руки к груди, — какие вы все хорошие! Я лучше людей, чем больные, не встречала. Вот ей-богу! По-моему, чахоточные самые правильные люди.
— Чепуху ты говоришь, — засмеялась Ася. — При чем тут чахоточные? Просто человек всегда и везде должен оставаться человеком.
Тетя Нюра, захмелев от общего радостного тепла, сказала:
— Вот, бабоньки, мне воспитательница каждое воскресенье про моих ребят пишет. Видать, по таким-то дням ей, сердечной, не до того. Славная женщина.
— Моего Петеньку в детсадике каждый день, наверное, на прогулку водят, — Рита мечтательно улыбнулась.
— Все бы ничего, — проговорила тетя Нюра, — только бы вот глазочком на детишек поглядеть.
— А вы о них не беспокойтесь, — горячо возразила Ася, — я ведь жила в детском доме. Знаю. Там очень хорошо к ребятам относятся.
— Я не о том. Ясное дело: они и одеты, и сыты. Все же материнскую ласку не заменят! Про другое я! — Тетя Нюра вздохнула. — Помру, и совсем мои ребята осиротеют.
— Ну, а такие мысли следует от себя гнать! — проговорила решительно Екатерина Тарасовна.
«Им хуже», — в который раз подумала Ася, а вслух сказала:
— Давайте так: кто заговорит про смерть или про болезнь — с того штраф.
— Сколько? — спросила Зойка.
— Рубль.
— А куда штрафные деньги?
— Пропьем! — Ася так лихо тряхнула головой, что из прически выпали шпильки, и ее волосы рассыпались по плечам.
Все засмеялись.
— А про что здесь говорить? — подавила вздох Рита.
— Про любовь! — неожиданно для себя предложила Ася, подкалывая волосы.
— Ася Владимировна! А ваш муж в вас с ходу влюбился?
— С ходу, — улыбнулась Ася.
— А я видела вашего мужа, — захлебываясь от восторга, сказала Шурочка. — Он так волновался: передачу отдал, а сам на улицу вышел. И все ходит, ходит. Курит. Одну папиросу выкурит, за другую берется. Профессора дожидался.
Ася почувствовала, что у нее в горле стало горячо-горячо.
— А я с ходу в одного уполномоченного влюбилась, — Зойка фыркнула.
— А он?
— Тебе, Шурочка, все надо знать. Он у нас на квартире жил. Через неделю сбежал.
— От тебя хоть кто сбежит, — засмеялась тетя Нюра.
— Верите, девочки, в меня будто черт сел. Днем его высмеиваю, а по ночам реву.
И вдруг тихая, молчаливая Рита рассмеялась. Все, улыбаясь, смотрели на нее. Давясь от смеха, Рита заговорила:
— И я… мне лет шесть-семь было, влюбилась в трубочиста. Ей-богу! Такой парень к нам приходил. Мама ему стирала. Зайдет к нам и кричит: «Где моя невеста?» Возьмет меня на руки, подбросит. Всегда конфеты приносил. А я, дурочка, на самом деле себя его невестой считала.
Ложась спать, Ася упрекала себя: «Я не хотела о них ничего знать и даже почему-то гордилась этим. Вот Екатерина Тарасовна не устает каждый вечер слушать тетю Нюру — и всегда одно и то же».
Зойка не уехала. Позвонил муж из района: у них бездорожье, можно застрять в пути. Анна Георгиевна позвала Зойку к себе и сказала, что советует еще недельки две подождать в больнице. Зойка, к удивлению Аси, ничуть не огорчилась. Вернувшись в палату, принялась со всеми «здороваться». С Шурочкой они расцеловались, а потом долго сидели, обнявшись, на кровати и о чем-то шептались.