Еще из коридора доносился голос Светы, а няня уже меняла на ее кровати белье.

— Свято место не бывает пусто, — вздохнула тетя Нюра.

— А кто новенькая? Городская или из области? — поинтересовалась Шурочка.

— Наша больная. Обижаться не будете, — отозвалась няня Стеша, высокая дородная женщина, с лицом, иссеченным морщинами.

— Схожу, все узнаю, — Шурочка, торопливо заглянув в зеркальце, попудрила носик. Не совершив этой процедуры, она из палаты не выходила.

Шурочка не успела. Вошла сестра, поддерживая под руку новенькую.

Женщины продолжали заниматься кто чем, притворяясь, что новенькая их не интересует (это считалось хорошим тоном), но исподволь наблюдали за вошедшей.

На новенькой больничный халат, прическа у нее небрежная, и все же: в ее тихом голосе, в том, как она изящным жестом маленькой красивой руки поправила выбившуюся прядь волос и легким кивком головы поблагодарила сестру, заботливо уложившую ее в постель, чувствовалось — это интеллигентный человек.

Варенька подоткнула одеяло, поправила подушку и, сказав «отдыхайте», — вышла, взглядом давая понять, что новенькой требуется покой.

Тетя Нюра, тихонько ахнув, зашептала Асе:

— Батюшки, так это же Екатерина Тарасовна! Эко ее, сердешную, перевернуло.

Екатерина Тарасовна показалась Асе старой и некрасивой. Усталое лицо, бесцветные губы, под глазами морщинки. Только глаза хороши: черные и блестящие. Совсем молодые.

Тетя Нюра подошла к кровати новенькой.

— Здравствуйте, Екатерина Тарасовна! Не признаете? Тетя Нюра. Еще рядом наши коечки были.

Екатерина Тарасовна несколько секунд внимательно всматривалась в лицо тети Нюры, а потом, слабо улыбнувшись, проговорила:

— Сейчас узнала. Здравствуйте, Анна Семеновна.

Ася впервые услышала полное имя тети Нюры.

— Танечка-то наша! Она все вас поминала перед смертью. За день, что ли, просила позвонить вам, узнать, не приехали ли?

— Да, мне передавали.

— Сильно она по вас тосковала. Да, поди, знаете?

Екатерина Тарасовна промолчала.

— Говорили, будто вы тогда в Москве были. А кто вам про нее сказал-то? — допытывалась тетя Нюра.

— Тетя Нюра, вас можно на минуточку? — позвала ее Ася. И когда та подошла, тихонько проговорила: — Не надо ей про Таню.

— Да я ведь так, по простоте, — смешалась тетя Нюра.

В палате наступила тишина.

Ася почувствовала, как ее обволакивает бездумная дремота.

Странный, какой-то хлюпающий кашель заставил ее открыть глаза.

По испуганно-перекошенному лицу тети Нюры Ася догадалась: что-то случилось.

Шурочка металась по палате, зачем-то схватила графин. Вскочила Рита, путаясь в рукавах, принялась натягивать халат. Только увидев залитую кровью подушку и мертвенно-бледное лицо Екатерины Тарасовны, Ася все поняла.

Вошли сразу Анна Георгиевна, Варенька со шприцем в руках и няня Стеша с кислородной подушкой. Белые халаты заслонили Екатерину Тарасовну.

Через полчаса она дремала или делала вид, что дремлет — лежала, откинув голову на высокие подушки.

И снова Асю поразило и тронуло: в соседней мужской палате наступила тишина.

Пришла из своей седьмой палаты Люда и, устроившись у Шурочки на кровати, разложила свои конспекты. Читала и все поглядывала на Екатерину Тарасовну.

Следующий день начался с общего огорчения: вернулась Элла Григорьевна. После завтрака Варенька объявила:

— Обход будет поздно. В два. А вас, Екатерина Тарасовна, сейчас понесут на рентген.

— Как же так, Варенька, — тихо произнесла Екатерина Тарасовна, — ведь Анна Георгиевна запретила мне даже шевелиться.

Варенька пожала плечами и поспешно вышла.

Появились няни с носилками.

Когда Екатерину Тарасовну унесли, Зойка мрачно сказала:

— Ну, теперь эта пойдет свои порядки устанавливать.

Шурочка, попудрив нос, отправилась выяснять, как и что, а вернувшись, сообщила: с Екатериной Тарасовной снова было плохо. Да еще как! Все посбежались! Еле отводились.

Внесли на носилках Екатерину Тарасовну. Ася взглянула на желтый заострившийся профиль, и ей показалось: все кончено. Но нет, слава богу, кажется, дышит, тяжело, хрипло, но дышит…