Шрифт:
Тем не менее я хотел бы закончить свой краткий доклад пожеланием к расшифровщикам как можно тщательнее относиться к работе, чтобы не утратить безвозвратно жемчужины народного творчества.
СКОРБЬ
– О, жестокий, бестрепетный мир!
– воскликнул он, и изо всех сил ударил в громозвучащий кимвал.
– О, за что же ты обходишься со мной так? О, где же твое милосердие? Смерть! где твое жало? Долиной смертной тени отправляешь ты меня, и нет мне в юдоли сей ни спутника, ни опоры!
И вновь страстный звон кимвала сотряс воздух.
– И если спросишь ты меня: вот, человек, что делаешь ты в обители сей - не отвечу тебе, ибо не знаю, кто я, и где дух мой, змием снедаемый, мечется! И безжалостные оковы давят на виски мои, и руки мои слабы, а разум плавится на огне безжалостном...
Грохот кимвала нарастал, и была в этом тягостном звуке вся скорбь мира.
– И словно тяжкая могильная плита давит на хребет мой и не дает подняться мне, восстать и отрясти прах от ног моих, так что пресмыкаться в пыли обречен я! Воистину, плоть моя - вместилище грехов, обиталище всех скорбей человеческих!
Громовой и мрачный звон потряс небосвод, объятый мглой.
– Ё-моё! Чо такое творится-то? В три часа ночи!
– Да опять алкаш этот, чтоб ему ни дна, ни покрышки! Очухался только что, видать, скотина синюшная. Он как из запоя выйдет, лежит с похмелья посреди комнаты - ни рук ни ног поднять не может - башкой в тазик бьётся каждый раз и мычит! Уж и милицию вызывали, и в вытрезвитель сдавали - все по-новой!
– Нет, ну вот ведь сволочь, а? Не заснуть теперь!
ФИЛОСОФИЯ
Прокравшись через спутанный кустарник, Охотник поднял двухстволку и прицелился в огромного Лося, спокойно обгладывавшего на поляне кору с молодой осины. Целился он долго, посапывая от напряжения. Внезапно Лось поднял голову и посмотрел в его сторону.
– Стрелять будешь или как?
– невнятно, с набитым ртом спросил он.
– Че... чего?
– растерялся Охотник и отступил на шаг назад.
– Стрелять, я говорю, будешь?- качнув разлапистыми рогами, повторил Лось и взрыл острым копытом дерн.
– Хотелось бы, - признался Охотник, нервно поглаживая цевье ружья.
– Гуманист, - покачал головой Лось, - Эразм!
Охотник протер глаза. Ущипнул себя за руку. Сплюнул через левое плечо.
Лось не исчез. Он бродил по поляне и громко жаловался неизвестно кому:
– Это бесчеловечно! Вы только посмотрите: я, мыслящее существо, стою под дулом орудия убийства, принесенного в наш Дремучий Лес невежественным и жестоким приматом, мнящим себя венцом творения. И мне - мне!
– приходится с этим мириться, ежесекундно рискуя пасть жертвой садиста!
Он передохнул, нервно пободал рогами осину и продолжил, косясь в сторону растерянного Охотника:
– А ведь, вполне возможно, что я уже стою на пороге великого философского открытия. Мы могли бы наладить диалог культур, рассмотреть онтологические вопросы бытия...
Оглушительный дуплет грянул, точно гром среди ясного неба. Взревев, Лось взвился на дыбы и рухнул, ёкнув окровавленным боком.
Охотник подошел к нему и потыкал вздрагивающую тушу стволом ружья.
– Я сам - кандидат философских наук. Не хватало еще, чтобы какая-то тварь с рогами диссертацию защитила, - тихо и злобно сообщил он в пространство, и щелкнул стволами, выбросив две дымящиеся гильзы, - вот ведь животное...
МУ-МУ
Му-Му никак не тонула.
В очередной раз швырнув в нее кирпич, Герасим, невнятно мыча, взялся за весла и описал на лодке широкий круг, укоризненно глядя на безмятежно лежащую в центре окружности собачку.
Му-Му меланхолично смотрела в небо и изредка немотивированно шевелила левой задней лапой. Злобно плюнув в воду ("Не плюй в колодец...!" - раздался было с небес звучный голос, но глухонемой не обратил на явное знамение никакого внимания), Герасим пошарил на дне лодки и достал багор. Потыкал им в серое мохнатое тельце, лениво бултыхающееся среди палок и веток.
– Ы-ы?
– промычал он, что, надо думать, долженствовало означать: "Чертова псина, ну сколько можно?".
Му-Му перевернулась на живот и одним глазом вопросительно посмотрела на хозяина.
Запас кирпичей, погруженных в лодку, был исчерпан.
В нарушение всех законов физики, тщедушная собачонка с привязанным к каждой лапе здоровенным куском камня, лихо выгребала по глади озера, и даже не пыталась утонуть. Будь на месте Герасима кто-то другой - хотя бы самый захудалый богослов - он бы непременно задумался и вывел бы для себя ослепительную истину о неисповедимости путей господних и все такое прочее. Но Герасим был простым крестьянином. Задумавшись, он пришел к простому решению - проколоть собаку вилами. Для этого пришлось грести к берегу.