Весна Окольных Путей.

Здесь, на колотой брусчатке улиц, меняются лица - вот дунул южный ветер. А вот - северный, и из лиц прохожих прорастают заточенные лезвия. Рваное небо брюхом наколото на шпили двух телевышек, и по ним течет бесконечная водяная кровь, душная пыль, напитывающая одежду и кожу.

Весна Остановки Сердец.

Только бы пережить ее - и придет Корабельная, и поднимет паруса Крайземельная, и издалека яростно-синей волной примчится Весна Северян. Только бы суметь стряхнуть с подошв пласты этой грязи – и придет Весна Красного Города.

Ты дождись! Дождись!

Тихо, как умеют только воспитанные звери, Медвед сидел возле неподвижной человеческой фигуры, едва видневшейся из синевато сверкавшего на солнце сугроба. Его грязные ноздри тихо подергивались. Из приоткрытого рта, в котором виднелись старые, желтые, но еще могучие клыки, свисала и покачивалась на ветру тоненькая ниточка густой слюны. Медвед соскучился.

В зимнем лесу не попадалось влюбленных парочек. Поднятый войной из зимней берлоги, он был любопытен и жаждал общения. Но, обнюхав неподвижное тело, остро пахнущее бензином, Медвед лениво отошел на полянку, где в изобилии лежали такие же неподвижные, вмерзшие в наст человеческие тела. Здороваться там было не с кем. Стон и шорох вернули его обратно. "Наконец-то!" - радостно подумал Медвед, тихонько, на пробу вскидывая лапы

И вот он сидел около Алексея Мересьева. Любопытство и вежливость боролись в нем с деликатностью. Любопытство стало побеждать. Медвед вздохнул, поднялся, лапой перевернул человека в сугробе и потряс его за комбинезон.

– Вставай уже. Замерзнешь...

Больших усилий стоило Алексею в это мгновение подавить в себе желание открыть глаза, отпрянуть, закричать, оттолкнуть эту грузную, навалившуюся ему на грудь говорящую тушу. В то время как все существо его рвалось к бурной и яростной защите, он заставил себя медленным, незаметным движением опустить руку в карман, нащупать там рубчатую рукоять пистолета, осторожно, чтобы не щелкнул, взвести большим пальцем курок и начать незаметно вынимать уже вооруженную руку.

Заметив движение Алексея, Медвед обрадовался еще больше. "Ага!
– пронеслось в лобастой звериной голове.
– Вот сейчас я над ним пошучу!"

Не рассчитав своих усилий по приведению летчика в чувство, зверь еще сильнее рванул комбинезон. Крепкая материя затрещала, но выдержала. Имитируя ярость, Медвед неистово заревел - это бы его лучший номер еще с тех пор, как он до войны "работал" на арене цирка-шапито. Он дружелюбно схватил комбинезон зубами, нечаянно защемив через мех и вату тело.

– Что ж ты делаешь, сука плюшевая?
– Алексей последним усилием воли подавил в себе боль, вскинул пистолет и спустил курок.

Глухой выстрел треснул раскатисто и гулко.

Вспорхнув, проворно улетела обалдевшая от реакции человека сорока. Иней посыпался с потревоженных ветвей. Зверь медленно выпустил так ничего и не понявшего человека. Мересьев упал в снег, не отрывая от противника глаз. Тот сидел на задних лапах, вскинув передние, и в черных,заросших мелкой шерстью глазках застыло недоумение. Густая кровь матовой струйкой пробивалась меж его клыков и падала на снег.

Медвед неверяще оглядел свою широкую грудь.

– Превед...
– неожиданно тонким голосом сказал он.
– Кросавчег лётчег. Ничего себе, первое апреля. Что ж ты, мать твою...

Алексей тупо глядел на Медведа. Тот зарычал хрипло и страшно, грузно поднялся на задние лапы и тут же замертво осел в снег, прежде чем Алексей успел выстрелить еще раз. Голубой наст медленно заплывал красным и, подтаивая, слегка дымился у головы зверя. Медвед был мертв.

– Превед?
– растерянно повторил летчик.
– Это что еще за слово такое - "превед"?

Борис Полевой. "Повесть о настоящем Медведе".

Первая черновая редакция.

Измученный Добрыня Никитич еще раз махнул мечом, и левая голова Змея-Горыныча с издевательским смешком покатилась по истоптанной земле. Прежде чем Добрыня успел пнуть ее ногой, голова ловко подпрыгнула и приросла обратно на толстую чешуйчатую шею. Богатырь застонал от ненависти и хрипло выругался.

– Что, притомился, человечишко?
– злорадно спросил Змей хором.

– Умолкни, погань!
– сквозь зубы прошипел Добрыня и поднял меч, чувствуя, как от усталости онемели руки. Головы Змея выдохнули пламя. Добрыня прикрылся щитом, об который разбился багровый поток, и с проклятьем отбросил обуглившиеся остатки в сторону.

– Добрыня, браток, погоди!
– послышалось сзади.

Отскочив от Змея, богатырь торопливо оглянулся. Ему махал рукой Илья Муромец.

– Не...время... нам... отдыхать!
– выкашлял копоть из легких Добрыня. Но Илья успокаивающе похлопал его по плечу и показал куда-то вбок. Озадаченный Никитич повернулся. Под вековым дубом, о чем-то тихо беседуя с Алешей Поповичем, стоял человек в длинном плаще и черной кожаной маске. Добрыня удивленно посмотрел на него: тот невозмутимо выдержал взгляд богатыря, только глаза в прорезях маски странно блеснули.