– Да что там цепочки с браслетами... Теперь лабазы-то все с рухлядью мягкой - наши. Правда, стрелы я там и оставил - да и чего жалеть, коль охраны много, а добра еще больше?

– Но ты, Ванька, удружил, - снова укоризненно сказал старший и аккуратно снял жабу со стрелы. Подкинул на широкой ладони.

– Однако, тяжелая какая. Добрых четыре фунта будет.

– Дай сюда!
– Иван схватил жабу, расправил болтающиеся лапы и зачем-то заглянул в пасть.

– Чего ты там найти хочешь? Али в суп ее?
– засмеялся Михаил, аккуратно увязывая парчовые шубы в тяжелую гроздь.

– Чего ни найду - все мое!
– отрезал Иван, копаясь в жабе ножом. И вдруг радостно подпрыгнул.
– Ай да я!

В его окровавленных пальцах что-то блеснуло.

– Что там, а?
– наклонились к Ивану братья. Младший сунул им прямо под нос грязную ладонь. На ней лежала большая зубная коронка чистого золота.

– Ишь ты!
– хмыкнул Николай.
– Видать, царевна лягушиная. Все как у людей.

Он глянул на садящееся в болото солнце и засуетился.

– Ну, ребята, айда домой! Успеть бы засветло...

Чапаев снял сапог, размотал портянку и осторожно потрогал ногой воду.

– Холодная, ч-черт!
– передернулся он.

– Давай-давай, - хладнокровно сказал Петька, перезаряжая винтовку.
– Плыви уже.

– Зачем?
– посмотрел на него Василий Иванович.
– Осень на дворе, между прочим. Может так, по берегу пробежимся? До леса недалеко.

– Иваныч, ты зря весь год закалялся, что ли?
– поднял бровь Петька. Он крутнул барабан нагана и с треском защелкнул его.

– Ты посмотри на эту воду!
– фыркнул Чапаев, рассматривая угрюмые свинцовые волны.

Петька посмотрел и пожал плечами.

– Урал. Осень. Ты же не думал, что плыть будет легко.

– Почему я вообще должен плыть?
– возмутился Чапаев, обреченно снимая бурку.

– Потому что белые уже близко, - пояснил Петька, - кстати, а вот и первый.

Он небрежно прицелился и очень задумчиво выстрелил. Раздался короткий вопль, и чье-то тело покатилось к воде с крутого обрыва, ломая кусты тальника.

– Садист, - прокомментировал Чапаев, который в это время стаскивал второй сапог. Петька пригляделся. Потом подошел к телу и перевернул его на спину.

– Да, - констатировал он, - ошибочка вышла. Этот был из наших обозников.

Василий Иванович длинно сплюнул и сел на песок.

– Не поплыву, - сказал он решительно, и глянув в лицо Петьке, быстро заговорил:

– Это што ж такое получается? Дела наши хорошо - и белых жмем по всем фронтам, и эскадрон целехонек... а я плыви? Што потом скажут? Сбежал Чапаев? Бросил своих?

– Не скажут, - отозвался Петька, - о, а вот теперь точно, белые...

Он секунду поколебался, потом достал из кобуры наган и выстрелил. Чапаев ойкнул и посмотрел на левую руку. По рукаву белой рубахи расплывалось багровое пятно.

– Ну и сука же ты, Исаев, - с чувством сказал он, прижимая руку к груди, - стрелять-то зачем было надо?

– Понимаешь, Василь Иваныч, - объяснил Петька, методично стреляя куда-то в кусты, - просто так тебе этот Урал переплыть - дело плевое. Раз - и все! А вот сейчас уже потрудишься. А ты что ж хотел? Без труда героем стать?

– Да не метил я в герои!
– заорал Чапаев, кривясь от боли и здоровой рукой доставая из ножен шашку.

– Но-но!
– отодвинулся ординарец подальше.
– Ты что? Я же как лучше хотел! Сейчас выплывешь, водичка холодненькая кровь остановит, отлежишься - и к нашим. А за эскадрон не беспокойся, его товарищ комиссар в лобовую на пулеметы повел. За партию большевиков. Так что никакой ты не дезертир получаешься.

– Фурманов? Эскадрон?
– внезапно севшим голосом прохрипел Чапаев. Он воткнул шашку в песок и обессиленно пошел к воде.

– Ладно тебе, Иваныч, - весело отмахнулся Петька, выцеливая офицера. Выстрел – золотопогонник кувыркнулся вниз, так и не выпустив станину "Максима".

– Вот так!
– цыкнул зубом Исаев.

Чапаев уже плыл, неловко загребая правой рукой.

– Ты куда гребешь?
– заорал ему вслед ординарец.
– Ты левее бери! Там на берегу сухая одежда! И самогон для сугреву!

Проводив глазами удаляющегося командира, Петька глянул на обрыв. Оттуда, прячась за валуном, вопросительно выглядывал Фурманов, поправляя на голове фуражку с кокардой корниловского полка.