Он замолк и высморкался. Сморкаться ему было незачем, но он смущался, и это состояние, видимо, мучило его не меньше, чем сама исповедь.

— Все остальное просто. Быть как все я не могу. Слишком приучил себя, без этого и жить не стоит. Вот и изображаю. Стараюсь нарочно говорить так, чтобы не понимали меня и обижались. Сплетни о себе поддерживаю и сам распускаю. Таинственность навожу на себя. Выучу имена сотрудников какого-нибудь учреждения, расспрошу курьера, а потом всех поражаю: Черкас все знает, Черкас — опасный человек. Нравится, когда на меня глядят с интересом. На сцене не вышло, так хоть в жизни. А язык привешен хорошо, туману напустить могу.

Он помолчал и потом резко поднялся со стула.

— К вам я хорошо относился. Вы со мной иначе говорили, вы, правда, думали, что я что-то знаю. Теперь вы видите, какой я. Надо полагать, больше вы меня никогда не испугаетесь. Продайте, Петр Петрович.

— Погодите, — сказал Петр Петрович. Ему как-то неловко было отпускать актера без утешения. Но Черкас молча, словно говорить он уже больше не мог, махнул рукою и вышел из комнаты.

Этот разговор был единственным событием, запомнившимся Петру Петровичу за долгие дни. Остальное тонуло в равнодушии, и он снова потерял счет времени, пока новое событие не пробудило его к жизни.

Неожиданно, тотчас со службы, пришли Райкин и Геранин. Они были очень смущены и все порывались сказать что-то Елене Матвевне. Вели они себя неискусно, и Петр Петрович быстро догадался, что они явились с какою-то новостью. А Елена Матвевна, как назло, не замечала больших глаз, которые они ей делали. Она ничего не ждала от них и была слишком занята своим. Заподозрив неладное, Петр Петрович ласково спросил:

— Что с вами? Случилось что-нибудь?

Мальчики не подымали глаз. Геранин толкнул Райкина локтем, тот с испугом посмотрел на товарища и отрицательно покачал головою. Потом оба еще раз умоляюще посмотрели на Елену Матвевну и сделали ей знак глазами, словно вызывая ее в другую комнату. Этим они окончательно выдали себя, потому что Петр Петрович перехватил их взгляд. Он сказал:

— Ну, говорите, я ведь вижу, что вы с чем-то пришли.

— Говорил я тебе!.. — с отчаянием выкрикнул Геранин, явно упрекая товарища в том, что тот своим поведением обнаружил наличие у них какого-то секрета.

— А тебе сказали Елену Матвевну вызвать и ей одной сказать, — отводя упрек, шепотом огрызнулся Райкин.

— Ну, в чем дело? — нетерпеливо спросил Петр Петрович. Он не слышал, что они говорили шепотом друг другу, но их таинственный вид раздражал его: что уж могли они знать? — Будете вы говорить?

Мальчики снова замялись. Тогда только Елена Матвевна заметила, что происходит.

— Скажите, скажите, — ласково кивнула она. — Не бойтесь, Петру Петровичу врач все разрешил.

Действительно, врачи сказали, что Петра Петровича надо втягивать в жизнь, заинтересовывать всем, что происходит кругом, и отвлекать мелочами. А Елена Матвевна тоже была убеждена, что мальчики ничего, кроме мелочей, не знали и не могли рассказать.

Геранин наконец решился. Он вопросительно поглядел на Елену Матвевну, но она еще раз кивнула ему. Она ни о чем не догадывалась. Он поглядел на Петра Петровича — Петр Петрович нахмурился, а мальчики вовсе не хотели его раздражать. Тогда в глазах Геранина мелькнуло отчаяние, он опустил голову и глухо, безнадежно, замогильным и дрожащим голосом сказал:

— У нас новый служащий…

— Вот как, — искренне удивился Петр Петрович. — Ну, что ж, очень хорошо. Какой же это секрет? А что он будет делать? Ведь по штату все полно. Из треста прислали, что ли?

— Нет, — шепотом буркнул Райкин, — тов. Майкерский его сам взял. Он сегодня в первый раз был.

— Ну-у, — протянул Петр Петрович. Его эта новость мало трогала, и он задавал вопросы для того только, чтобы поддержать разговор с мальчиками, пришедшими его навестить. Он не понимал, что их так беспокоит. — А как же экономия? Все-таки лишний человек. Какую ж ему работу дали?

Мальчики переглянулись и еще ниже опустили головы. Потом Геранин вскочил и сделал порывистый шаг к двери, словно собираясь убежать. Райкин, испугавшись, что он останется один, и не в силах продолжать молчание, поспешно и отчаянно выкрикнул:

— На ваше место.

Как ни тяжел был этот удар и для Елены Матвевны, она кинулась к Петру Петровичу с одним нескрываемым страхом: как он примет это известие? Врачу легко было сказать: «Дайте жизни доходить к нему», но разве врач предполагал, что жизнь вот так ворвется к Петру Петровичу? И хоть новость грозила, может быть, нищетою, Елена Матвевна думала сейчас только о том, как бы эта новость не повредила здоровью мужа.

Петр Петрович стоял в такой позе, как будто он еще прислушивается к эху слов Райкина, чтобы не пропустить ни одного звука и полностью понять сказанное. Убедившись, казалось, что больше ничего не последует, он обвел всех глазами и увидал, что они со страхом глядят на него. В его собственном взгляде было только недоумение. Ответа у окружающих он не нашел и глубоко вздохнул. Потом он сдвинул брови, словно соображая что-то, и тихо спросил:

— А я как же?

— Мы ничего не знаем, — со слезами выкрикнул Райкин. — Мы спрашивали, нам говорят — еще неизвестно. А тов. Майкерского спросить мы побоялись. Нам Ендричковский сказал: «Бегите бегом к Елене Матвевне, вызовите ее и все расскажите, а я сам скоро приду, как только толком все узнаю». Мы ведь даже конца службы не дождались, убежали.