Пот соглашению, которое я предложил ей больше, чем два года назад, она сделала то, что должна была. Вскоре после того, как она покинула город, так много изменилось в Чикаго, что я не вижу вреда в ее возвращении. Хоть и прошло два года, она выглядит моложе, лицо ее полнее и ее улыбка шире. Время сделало ее лучше.

– Как ты?, - спрашивает она.

– Я... в порядке, - говорю я.
– Мы рассеяли ее прах сегодня.

Я взглянул на урну, забравшись на заднее сиденье, как еще один пассажир. Долгое время я оставлял прах Трис в морге бюро, не уверенный, что она захочет видеть похороны , и что смогу сделать это один. Но сегодня День Выборов, мы все еще не имеем фракций, и пришло время сделать шаг вперед, даже если он маленький.

Эвелин кладет руку на мое плечо и смотрит на поля. Сельскохозяйственные культуры, которые когда-то были изолированы в районах вокруг штаба Дружелюбия распространились, и продолжают распространяться через все травяные пространства вокруг города. Иногда я скучаю по безлюдной, пустой земле. Но прямо сейчас я не возражаю, проезжая через ряды кукурузы или пшеницы. Я вижу людей, среди растений, проверяющих почву с помощью портативных устройств, разработанных специалистами бывшего бюро ученых. Они носят красный и синий, зеленый и фиолетовый.

– Каково это, жить без фракций?
– спрашивает Эвелин.

– Это очень обычно, - говорю я. Я улыбаюсь ей.
– Ты полюбишь это. Я беру Эвелин, чтобы выбрать себе квартиру к северу от реки. Это на одном из нижних этажей, но через многочисленные окна я вижу широкие участки зданий. Я был одним из первых поселенцев в Нью-Чикаго, так что я должен выбрать где я буду жить. Зик, Шона, Кристина, Амар, и Джордж решили жить в верхних этажах Хенкок билдинг, а Калеб и Кара вместе двинулись обратно в апартаменты вблизи Миллениум Парк, но я пришел сюда, потому что здесь прекрасно, и потому, что нигде вблизи от любых из моих старых домов не было реки.

– Мой сосед - эксперт по истории, он пришел с окраин", я говорю ища в кармане ключи от моей квартиры.
– Он называет Чикаго " четвертым городом", так как он был уничтожен пожаром, много лет тому назад, а затем Войной за Чистоту, и теперь это четвертая попытка заселения сюда.

– Четвертый город, - говорит Эвелин, когда я открываю дверь.
– Мне нравиться это.

Здесь практически нет мебели, только кушетка, стол и стулья, кухня. Солнечный свет подмигивает в окнах здания через болотистую реку. Некоторые ученые из бывшего бюро пытаются восстановить реки и озера, их былую славу, но на это требуется время. На изменения, такие как исцеление, требуется время.

Эвелин опустила сумку на диване.
– Спасибо, что позволили мне остаться с тобой на некоторое время. Я обещаю, я найду другое место в ближайшее время.

– Нет проблем, - говорю я. Я беспокоюсь о ее прибывании здесь, роясь в моих скудных пожитках, шаркая по моим коридорам, но мы не можем остаться в далеке навсегда. Не тогда, когда я пообещал ей, что я постараюсь восполнить этот пробел между нами.

– Джордж говорит, что он нуждается в помощи, с обучением полиции, - говорит Эвелин.

– Ты не предложишь свою?

– Нет, - говорю я, - Я говорил тебе, что покончил с оружием.

– Правильно. Теперь ты используешь слова., - говорит Эвелин, хмуря свой нос.
– Ты же знаешь, я не доверяю политикам.

– Ты будешь верить мне, потому что я твой сын.
– говорю я.
– В любом случае, я не политик. Пока. Только помощник.

Она садится за стол и оглядывается, нервно и деятельно, как кошка.

– Ты знаешь где твой отец?
– спрашивает она.

Я отмашнулся.
– Кто-то говорил мне, что он ушел. Я не спрашивал куда.

Она опирается подбородком на руку.
– Нет ничего, что ты хотел бы ему сказать? Вообще ничего?

– Нет, - говорю я. Я тереблю мои ключи вокруг пальца.
– Я просто хочу оставить его позади, в том месте, к которому он принадлежит.

Два года назад, когда я стоял напротив него в парке, вокруг нас падал снег, я понял то, что нападение на него перед Бесстрашными, не заставило меня чувствовать себя лучше от той боли, которую он причинил мне, кричать на него или оскорблять его я бы тоже не хотел.

Там был только один вариант остаться, отпустить Эвелин одаряет меня странным, испытующим взором, затем пересекает комнату и открывает сумку, которую она оставила на диване. Она берет предмет, изготовленный из синего стекла. Он выглядит подобно падающей воде, застывшей во времени.

Я помню, когда она отдала его мне. Я был молод, но не слишком молод, чтобы осознать, что это был запрещенный объект в фракции Отречения, бесполезный и, следовательно, самоснисходительный. Я спросил ее, какой цели он служил, и она рассказала мне, что он ничего не делает очевидным. Но это могло бы быть в состоянии сделать что-нибудь здесь.