Больного Симонетто,

Я угадала все.

Возможно ли? Нет, нет!

Не может быть… О, ужас, о, позор!

Тибальдо

О, о!.. Зачем живу я?

Зачем ты родила меня на свет?

Зачем ты охраняла

Меня с тех пор, как первым криком я

О помощи взывал?

Открой свои глаза,

И на лице моем увидишь ужас.

Отнимает ее руки от лица.

Да, да, конечно. Существует то,

Чего не может быть.

Я был в неведеньи: и ты, не зная,

Сама открыла все.

Да, существует то,

Чего не может быть. Теперь я знаю:

Об этом кости тела говорят,

Об этом шепчет мне

Вся кровь моя, которая клокочет

В моем разбитом сердце.

Зверь ядовитый взялся

За дело смерти и не может он

Насытиться.

Донна Альдегрина

Позор!.. И ты, ты сам

Мне это говоришь? Но что ж тогда?..

Тибальдо

Так выслушай меня:

Спаси меня в душе моей Джильолы,

И я свершу вот этими руками

То, от чего вся низость

На дне моей души

И вся ее порочность отшатнется,

Я совершить готов освобожденье,

Неслыханное дело,

Которого еще никто на свете

Не знал… Ты понимаешь?

Донна Альдегрина

Ах, нет, не понимаю! Тьма вокруг.

Неумолимый бич во мраке держит

Оставшихся в живых.

Как счастлива уснувшая навеки!

Тибальдо

Мать, выслушай меня. Я не хотел

Читать в твоих глазах, боясь ответа

На мой вопрос жестокий.

Та, что почила в гробе… Чья рука

Ее свела нежданно в царство смерти?

Мать снова закрывает себе лицо.

И снова ты скрываешь

Свое сомненье или убежденность!..

Недавно та, кого зовет Джильола

Служанкою, чей голос

Как кнут лицо бичует,

Та женщина из Луко,

Законная жена

Моя, в порыве гнева,

В припадке яростной, безумной злости

Лицом к лицу кричала ей: «Да, да,

Все это — правда. Это я свершила!»

Мать делает попытку подняться, чтобы уйти.

Нет, нет! Останься. Не беги. Не все,

Еще не все тебе твой сын поведал.

То обвиненье в воздухе висело,

Струилося со стен,

Скрывалось в мрачных сводах, рисовалось

В изломах, словно на живых губах.

Крик бешеного зверя

Ответом был на долгое молчанье,

Которое упорно ей твердило:

«Да, это ты». И дочь снесла удар.

Как острый меч, она, казалось, сжала

Своими сильными руками душу…

Мать, мать! И перед этой обнаженной

Душой моей Джильолы…

Лоб, подбородок, очи —

Печать моя, подобие мое

И крови след моей

На облике дочернем —

Открылись мне, как никогда доселе,

В движеньи вековечном

С неведомою силой,

С какой-то глубиной проникновенной,

К груди моей разбитой прижимаясь

Неизгладимою печатью жизни…

О, мать и враг мой указал

Рукою на меня…

Сломленный отчаянием, опускается на колени у ног старухи.

О, мать, молю тебя,

Открой лицо свое, чтоб видел я

Всю скорбь твою! Вот я — перед тобою,

Трепещущий и слабый,

Нуждаюсь больше в помощи твоей,

Чем в день, когда ты родила меня,

Кричащего младенца. Я хочу

Увидеть, есть ли для меня спасенье,

Иль для тебя погиб я.

Мать смотрит на него.

Да, погиб…

Колеблется одно мгновение.

Указывая на меня рукою,

Она сказала: «Что ты можешь сделать?

Защита мне — отец. Мы вместе были

И будем».

Старуха снова пытается встать.