— Ну, поцелуйтесь же!

Мариэтта наклонила голову, отец поцеловал ее в лоб. Трудно было решить, кто из двоих смутился больше.

— Значит, приехала? — проговорил наконец отец.

— Как видите.

— Тебе надо бы приезжать каждый день, — засмеялся Марциал. — Я уж позабыл, как пахнет суп с салом!

Мариэтта подошла к Обену и хотела погладить его густые волосы, но тот попятился; серые глаза его потемнели.

— Как ты вырос, Обен, — сказала Мариэтта, — ты будешь красивым парнем.

Франсуа, сидевший на своем стуле у окна, вдруг слабо вскрикнул.

Мать кинулась к нему:

— Что с тобой, сынок? Тебе больно?

Франсуа утвердительно кивнул головой. Но Катрин, стоявшей рядом с ним, показалось, что брат сказал неправду. Она ощутила неприязнь к больному за то, что он своим притворством огорчает мать.

Сели за стол. Никто не проронил ни слова; все, кроме Мариэтты, были, казалось, поглощены едой, смакуя густой ароматный суп.

Отец принялся было резать буханку, привезенную Мариэттой, но остановился и велел Катрин передать ему каравай черного хлеба, лежавший в ларе. Марциал бурно запротестовал:

— Неужели нельзя хоть разок угоститься в свое удовольствие?

— Мы не богачи. Грех бросать начатый хлеб, — возразил отец, однако отрезал два куска белого хлеба — один для Франсуа, другой для Катрин.

Мариэтта, забыв про еду, пристально и удивленно смотрела на всех.

Наконец мужчины, щелкнув ножами, сложили их.

— Ну что? — спросил отец, оборачиваясь к Мариэтте.

Обен поднялся с лавки:

— Я обещал ребятам пойти с ними на речку. У нас есть сеть — может, форель поймаем…

— А если вас сцапают жандармы? — проворчал отец. Обен, не отвечая, направился к двери.

— Останься, — приказала мать.

Мальчик обернулся, изумленный.

Он был высок ростом для своих девяти лет, и Мариэтта вовсе не преувеличивала, находя красивыми его густые, потемневшие волосы и светлые серые глаза под черными ресницами.

— Ну, теперь говори, Мариэтта, — продолжала мать. Молодая женщина протянула руку к Обену, но не решалась начать. Все глядели на нее внимательно и настороженно. Катрин зачем-то придвинулась к Франсуа и ухватилась за его рукав.

— Так вот, — вздохнула мать, — Мариэтта хочет взять Обена к себе на ферму. Он будет помогать им, а они за это станут его кормить, одевать и обстирывать.

— А в день всех святых и на Иванов день, — добавила Мариэтта, — мы будем давать вам по одному экю.

— Это бы здорово выручило нас, — заключила мать. Жан Шаррон молча приглаживал свои усы. Потом кашлянул, прочищая горло.

— У нас слишком много ртов… — продолжала мать, — слишком много ртов и слишком мало денег…

Отец наконец откашлялся.

— А Робер? — спросил он.

— Робер согласен, — вполголоса ответила Мариэтта.

— Он в тот день, верно, разбавил свое вино водой? — подмигнул Марциал.

Мариэтта бросила отчаянный взгляд в сторону матери, но та отвернулась и сделала вид, что мешает угли в очаге. Не подымая головы, мать повторила голосом, в котором теперь сквозила бесконечная усталость:

— Это выручило бы нас…

— Нет! — проговорил Обен со сдержанной яростью. Он засунул руки в карманы и, казалось, готов был бросить вызов всему свету.

— Что — нет? — мягко спросила мать.

— Нет, не поеду!

— Тебе у нас плохо не будет, — заметила Мариэтта.

— Это ты только говоришь!

Мать подошла к Обену, положила руку на его плечо.

— Сынок, это необходимо.

Обен упрямо сдвинул брови.

— Значит, ты не хочешь помочь нам выбраться из нужды?

— Ладно! Получайте ваши экю: и в день всех святых, и на Иванов день!

Раз не хотите больше меня видеть, не надо! — Обен! — повысил голос отец.

— Оставьте его, Жан, — тихо сказала мать. — Не трогайте. Она ушла в комнату, вернулась со свертком одежды и передала его Мариэтте. Стали прощаться, целуясь и уверяя друг друга, что скоро свидятся. Обен стоял в стороне и молчал. Напоследок родители подошли к нему, поцеловали по очереди в лоб; он не ответил им. Позже, когда Марциал уже запряг першерона в двуколку, мать снова протянула руки к Обену, но тот все так же молча отступил. Он взобрался на козлы и уселся рядом с Мариэттой, державшей вожжи.