ведь как рассудил: " Оно понятно , что штука опасная и под водой

у нее в три раза больше , чем над. Однако когда охрененный

Айсберг топил охрененный Титаник , так это ж была картина

маслом, солидняк. Так за каким ему сподобиться наше старое

корыто ,пропахшее к тому же не Шанелью номер пять , а вовсе

даже протухшей по щелям рыбкой.

Ну и подвернул Витя к этой пятидесяти метровой ледышке

втихаря. Капитан уже неладное почуял. Чувствует судно на

несанкционированный поворот пошло. Может он в гальюне думу

думал ,может еще чего, но замешкался что-то. Я то в каптерке

сурик, краску коричневую, растворителем разводил и в аккурат,

когда Витька на подводную часть того айсберга наскочил , я

мордой лица тот сурик то и принял.

39

Машина - стоп. Тревога "по борьбе за живучесть судна"

названивает, панику нагнетает. Народ пластырь разворачивает 7:7

метров. Готовиться с носа , с полубака под киль его заводить,

чтобы если пробоина в прочном корпусе, да ниже ватерлинии,

закрыть временно. Ну, ты знаешь.

А я же процессом командовать должен, а с личности сурик

стекает. Люди пугаются, ну как я умом повредился и на нож мой

боцманский втихаря косятся.

Капитан, когда в рубку залетел, желал Витюшу того придушить,

натурально... Однако застал его в состоянии прострации, нервный

шок стал быть. Только и успел, болезный - ручку машинного

телеграфа в положение "СТОП" вздернуть. И оцепенел! Потом уже

, когда улеглось все и доложили ,мол пробоины в борту нет, зовут

меня в рубку, на мостик.

Я же тогда медицинской науке всякий свободный момент

посвящал , к экзамену готовился. Ну поднимаюсь, смотрю. Витек

мой в кресло капитанское усаженный, сидит недвижно со спиной

прямой и ручки на коленках сложивши, прямо статуя Аминхотепа ,

фараона египетского. Сидит без звука и в одну точку уставившись.

Ну подошел я и как полагается,по всем правилам психиатрической

науки по личности то его и хряпнул, чтобы значит из шока

вывести. А у меня же рука не дай боже, железо. Ну не рассчитал

малость. ( Я вспомнил историю с суриком и слегка усомнился.)

Ну Витя мой с легонца в воздух то поднялся, и у дальней то

переборки на палубу и опустился. Некрупный был парень. Я

смотрю - он опять молчит, только уже лежа. Ну думаю, из

нервного шока я может его и вывел , да по запарке то в летальное

состояние ввел. А тут еще второй штурман, ясень ясенем.

Здоровый бык и такой же смышленый.

– "Как ,говорит,судоводительский состав сокращать и где, на

нашей исконной территории, в рубке штурманской ? Валик ты,

орет, малярный !" И биноклем цейсовским мне в рыло. "Каюсь, не

стерпел я слов его последних. Личность свою, биноклем задетую

40

стерпел бы, а вот намеков неприличных в адрес свой ,в форме

непристойно - эпической не терпел, и в преть терпеть не намерен.

Безобразие тут форменное началось. Капитан наш, Луи де

Фюнес вылитый, что лицом, что фигурою - метр пятьдесят два в

прыжке. Так он для харизмы бороду отпустил. Только и проку, что

его еще и барбосом обозвали.Да братва ещё траулер, что под его

началом ходил " Барбос карабас" окрестила. Бывало, психанёт и

давай от нервов бороденку то чесать, ну прям барбоска плюгавая.

А туда же - разнимать нас кинулся. Это же как бычару с лосярой

мирить, мною то есть. Он же нам по эти, по гениталии. Ну, задели

мы его в разминке. Глядь,а барбосик то наш, "Капитоша" (его так

за глаза весь флот звал) лежит у знакомой переборочки, Витюней

нашим облюбованной. Лежат они оба два , что братики - щеночки.

Охолонули мы с ругателем моим от такой Цусимы. Стоим

любуемся, гладиаторы херовы. Штурманец мой шепчет : "

Устиныч , шепчет,гребут нашу мэм в клюз на ватерлинии. Это же

двойная мокруха. Это же ты зуйка - салабона прижмурил, а я стало

быть "Капитошу" для изящной комплектации." - " Ладно,говорю,