зелёной плесенью, что твой Камамбер и куски посвежее, но

совершенно сырые - это было слишком.

Да и дух от этой скатерти -самобранки шёл такой, что хоть

гренландских святых выноси. Хотел я рыбки сухой пожевать, да

она в узелке наноковом вперемешку с этой снедью такими

ароматами пропиталась, что почудилось мне, что я три дня не

стираным носком дяди Васи-сантехника полакомится пытаюсь.

122

Неловко мне гостеприимных хозяев обижать, да чую - вот-вот

"смычку брошу", сблюю то есть. Отродясь морской болезнью не

страдал, а тут, стыд то какой, замутило, как какого-то салажонка.

Покосился я на Миника, а у того, хоть и не улыбается, а в чёрных,

раскосых глазах черти прыгают. Ну думаю издеваются братья-

эскимосы, как старослужащие над новобранцем. На "слабо" берут.

Задело это меня шибко. Нет, говорю про себя: "Врёшь! Не

возьмёшь! Никогда Бронислав Друзь не поднимал рук, прося о

пощаде!"

Беру я твёрдой рукой большой кусок сырого мяса с душком, солю

его крепко, чтоб значит шанс на выживание поиметь и только до

рта донёс, как Миник мою руку останавливает и слегка улыбаясь,

говорит: " Не надо Рони, наша еда не для европейских желудков,

чтобы это есть надо родиться в Гренландии и родиться инуком. Не

зря нас эскимосами, то есть пожирателями сырого мяса дразнят.

На вот, держи пока" - и протягивает банку датской ветчины. "А

когда" - говорит - "приедем на место уху из свежей рыбы наварим."

Её, мол, уху все уважают: и наши и ваши.

На чём я только, Вальдамир за свою жизнь не ездил и на

торпедном катере и на лошадках верхом и на снегоходе и на

вездеходе. Сам машину вожу не плохо. А вот на собачках мне

только в Гренландии довелось.С чем это сравнить? Ну разве что

всякий, кому в детстве родители не запрещали или кто совсем уж

трусишкой не был, может вспомнить катание на санках с крутой

горки. Вспомнить вольный, холодный ветер бьющий в лицо и

свежее детское, которое уходит с возрастом, неземное ,

захватывающее дух ощущение свободы, полёта и счастья.

Когда разогналась собачья упряжка по снежному насту и взлетели

мы на первом снежном бархане захотелось мне, как пацану

малолетнему заорать от избытка чувств, до того здорово это было.

Правда, когда нарты приземлились вместе с моими кишками и я

себе едва язык не откусил, поостыл я маленько. Потом понял,

когда в таком раскладе вверх летишь, надо не только ребячий кайф

ловить, но и успеть сгруппироваться для приземления - живот

подобрать и привстать и сгруппироваться, а не сидеть, как поп на

123

чаепитии. Понял я почему унуки - "хаскиводители" визжат в

полёте и "Юк-Юк" кричат, вперед значит. Это, как я разумею,

чтобы не только собачек взбодрить,но и из себя лишний лихой дух

выпустить,а не то от дурного веселья заиграться можно,внимание

ослабить, да в ледяное ущелье, а они там бездонные, вместе с

упряжкой и сверзиться.

Ехали мы часа три, правда с остановками. Нанок собакам лапы

проверял, чистил ото льда, что между пальцами собирается. Я

было хотел приласкать одну симпатягу бирюзовоглазую, да Миник

меня остановил, так сказал: "Взрослая гренландская Хаски, Рони,

к ласке не приучена и, если что, ласкателя огорчить может до

невозможности, поскольку просто не поймет его нежных порывов.

Ездовой, каюр - хаскиводитель для собаки, что господь Бог для

верующего и потому должен быть , как Большой отец для малых -

неисповедимым в путях, строгим и иногда заботливым. Никогда не

давай ездовой собаке почувствовать твою слабость. Она сама

станет слабой - существом потерявшем веру и на неё нельзя уже

будет надеяться. А тогда вам с нею уже ничего не поможет."

Собрался я с духом и попросил у братьев-инуков разрешения

каюром побыть - собачьей упряжкой поуправлять. Миник вроде