Но нас приучили думать по-другому, нам так хорошо промыли мозги, что мы забываем о страданиях обычных солдат. Ведь никакой солдат не хочет умирать, никто не хочет остаться калекой. Близкие тоже хотят видеть его живым и здоровым. Стоит погибнуть одному человеку, одному солдату, как горе придет ко всем членам его семьи. Мы должны приходить от войны в ужас, а мы только смущаемся.

Честно говоря, когда я был ребенком, военные тоже производили на меня сильное впечатление. Их форма казалась мне такой красивой, идеально подогнанной по фигуре и отлично сшитой. Да, именно так вводят нас в искушение. Дети играют в игры, которые рано или поздно доведут их до беды. А ведь существует огромное число игр, не связанных с убийством людей, даже понарошку, и огромное число костюмов, которые не хуже военной формы. Если бы взрослые не были столь зачарованы войной, то давно бы увидели, что нельзя позволять детям играть в такие игры – это глубоко неправильно. Некоторые солдаты рассказывали мне, что когда они убили первого в своей жизни человека, то испытывали угрызения совести, но потом переносили это все спокойнее и спокойнее. Со временем человек может привыкнуть ко всему.

Военное командование, военный истеблишмент, или военная верхушка, оказывает свое разрушительное влияние на человечество не только в периоды войны. По самой своей природе они – первые нарушители прав человека, а солдаты страдают от этих нарушений больше, чем кто бы то ни было. Стоит какому-нибудь ответственному человеку из военных «верхов» высказаться о важности армии, дисциплине, необходимости разбить врага – и права обычного солдата никого не интересуют. Солдат должен забыть о своих собственных желаниях и пожертвовать, если придется, собственной жизнью. Однако стоит армии стать реальной силой, как появляется немаленький риск, что она захватит в своей стране власть.

Люди-тираны, люди-диктаторы, люди-разрушители существуют в любом обществе, а искушение отдавать приказы, которые всегда выполняют, – из тех, что сложно побороть. Однако, сколь бы жестоки ни были кровавые диктаторы, коих немало в наше время, совершенно ясно, что они не смогли бы держать свои народы в страхе и повиновении без сильной и безоговорочно преданной им армии. Пока существуют сильные армии, существует и опасность возникновения диктатуры. Если мы считаем диктатуру разрушительной, деструктивной формой правления, то должны признать, что армия, а вернее, военная верхушка, – одна из главных причин ее возникновения.

Милитаризм очень дорог. Поддержание мира силовым путем ложится тяжкой ношей на общество. Правительства тратят огромные суммы на производство новых видов вооружений, которые, собственно, никому не нужны. Тратятся не только деньги, тратится умственный потенциал нации, а результатом является страх, который становится все сильнее и сильнее.

Хочу заметить, что я – убежденный противник войны, но я не считаю, что всегда следует идти на уступки. Очень часто бывает так, что приходится занимать жесткую позицию, чтобы противостоять агрессии. Ведь все признают тот факт, что Вторая мировая война была справедливой войной. Она спасла человечество от «Нацистской Германии», как назвал ее Уинстон Черчилль. С моей точки зрения, война в Корее тоже была справедливой, так как позволила Южной Корее строить свое государство по демократическим принципам. Однако разобраться в том, является ли конфликт оправданным, мы можем только по прошествии времени, оглянувшись назад. Например, теперь нам точно ясно, что Холодная война имела реальную основу, что принцип ядерного паритета оправдывал ее возникновение. Между тем, составить четкое и верное суждение по этому вопросу подчас очень трудно. Война – это жестокость, а жестокость непредсказуема. Всегда лучше войны избежать, и ни в коем случае не подсчитывать, окажется ли выгодным лично нам тот или иной военный конфликт. Та же Холодная война, хоть и поддерживала мировую стабильность, но не позволила достичь истинного мира. Сорок лет Европа жила не в мире, а в ожидании конфликта. В лучшем случае, мир является временным, но не вечным. Пока страны не доверяют друг другу, любая мелочь способна разрушить с таким трудом достигнутый баланс. Вечный мир возможен только при полном доверии.

Последние несколько десятилетий ознаменовались огромным рывком в познании человеческого мозга и всего человеческого тела. Успехи генетики, нейробиологии, других наук позволили человечеству изучать функции отдельных генов. Теперь открылись возможности невиданного доселе управления живыми существами, пути к многообещающему изменению человечества. Сегодня вопросы науки уже не являются чем-то таким, что представляет сугубо академический интерес. Теперь это вопрос, который касается всех, кто заинтересован в существовании человечества.

Мне кажется, что диалог между нейрофизиологами и обществом будет полезен и тем, и другим, что он поможет понять, что же представляет собой человек, что человек такое, что он четко определит нашу ответственность перед природой и перед другими живыми существами. Я рад, что результатом такого взаимодействия является тот факт, что многие ученые используют созерцательные практики буддизма.

Мой сегодняшний интерес к науке как к колоссальному сплаву знаний и технологий, необходимых для познания окружающего мира, начинался с простой любознательности беспокойного тибетского подростка. Я не только пытался запомнить новые научные факты, но и исследовать те взаимосвязи, которые появлялись между новыми научными открытиями, новыми технологиями и новыми человеческими знаниями. Больше всего меня интересовала квантовая физика, космология, биология и психология. Я многим обязан Карлу фон Вайцзеккеру [21] и Дэвиду Бому [22] , которых считаю своими учителями в квантовой механике, а также Роберту Ливингстону и Франциско Вареле, которых я считаю учителями в биологии, особенно в нейробиологии. Также я благодарен остальным ученым, с которыми мне посчастливилось побеседовать на конференции по Сознанию и Жизни, которая прошла в 1987 году в моей резиденции в Дарамсале, в Индии, под покровительством института «Ум и Жизнь». Проведение подобных конференций стало доброй традицией.

Некоторые из вас, вероятно, уже задают вопросы: «Чего это буддийский монах проявляет столь сильный интерес к науке?», «Что общего может быть у науки и буддизма, старинной индийской философии?», «Что буддизм может дать, например, нейрофизиологии?».

Хотя буддизм, традиционно основанный на созерцании, и современная наука, имеющая совсем другую основу, зародились в разных исторических и культурных реалиях, я верю, что внутренне они во многом похожи, используют одинаковую методологию, у них одинаковый взгляд на мир. На философском уровне и буддизм, и современная наука внимательно изучают категории абсолютного, не важно относится ли эта категория к области трансцендентного, например, душе, или лежит в области фундаментальных понятий, например, реальности. И буддизм, и современная наука предпочитают говорить об эволюции, о происхождении Вселенной и жизни в ней на языке естественных законов природы, на языке причинно-следственных связей. И буддизм, и современная наука большое значение придают эмпирическим исследованиям, исследованиям, в которых главная роль отводится опыту. В буддийской философии последовательность получения знаний – опыт, причина, доказательство – имеет ровно такой порядок: первичен опыт, за ним следует причина, а потом – доказательство.

В буддизме эмпирические представления о реальности всегда главнее любых письменных свидетельств, не важно, насколько эти письменные свидетельства чтимы. Даже если некое знание выводится из совокупности предыдущих знаний, оно все равно должно подкрепляться фактами. Я неоднократно говорил своим коллегам-буддистам, что мы не можем игнорировать новые, подкрепленные фактами, знания о космологии и астрономии, полученные современной наукой, и поэтому должны изменить наши представления, почерпнутые из древних буддийских текстов.