– Прости меня, дорогая, – сказала она, глядя на спокойное лицо покойницы.

В это время огонь уже охватил солому. Анна, чувствуя приближение жара, и видя, как дым начинает заполнять помещение морга, несколькими узлами для надежности привязала веревку к двум балкам, перекинула через плечо ружье и сумку, легла животом на желоб и, удерживая веревку руками, начала сползать по отполированным деревянным доскам вниз.

Почувствовав ногами пустоту, она от страха хотела было забраться обратно, но заставила себя сбросить моток, который удерживала левой рукой, затем, правой рукой обмотала веревку вокруг щиколотки и, обдирая ладони, начала спускаться вниз.

Задним числом, она понимала, что если бы Плант поверил в ее смерть, то ее обязательно обнаружили бы охранники. Они редко трогали фонари на вышках, и в этот вечер лучи, как обычно, освещали пространство под желобом, куда обычно бросали умерших женщин. Но в те несколько десятков секунд, пока Анна, понимавшая, что огонь вот-вот прожжет канат, на котором она, превозмогая боль, спускалась вниз, вся охрана пыталась выбить двери, чтобы спасти своих товарищей. Ключ, которым Анна заперлась изнутри, всегда находился в замочной скважине. Второй же – был у Мейсона.

Плант, не любивший санитаров и считавший их некой разновидностью недочеловеков, попросил их выйти и позвать своих приятелей-охранников, с которыми любил иногда выпивать, чувствуя себя более уверенным после общения с видавшими виды солдатами в отставке. Ему, двадцатипятилетнему молодому человеку из богатейшей семьи потомственных врачей, домашнему мальчику, всегда хотелось совершить что-то героическое, или хотя бы быть причастным к чему-то грандиозному. Именно поэтому он сразу же согласился на предложение близкого друга отца – Джорджа Кларка – поехать в Индию, чтобы получить опыт, да и вообще «пообтесаться и почувствовать настоящую жизнь».

Анна сразу ему приглянулась тем, что отдаленно напоминала лондонскую соседку – молодую жену отставного майора и зазнобу его юности. Поняв, что Анна хочет его обмануть, он тут же воспользовался возможностью сделать ей предложение, от которого она бы была не в состоянии отказаться. Но впутывать в эту историю санитаров он не стал, а предложил охранникам поучаствовать в ее временном похищении.

Был конец субботы. На носу были выходные – воскресенье и понедельник. Мейсон должен был вернуться в среду. И Плант решил прибегнуть к помощи охранников, чтобы они незаметно от санитаров, пьянствовавших по случаю выходных в своей каморке, погрузили бы Анну к нему в автомобиль, а накануне вечером он привез бы обратно. Разрешения от Мейсона на сброс трупов в реку не поступало, так что опасаться, что санитары зайдут в морг, не стоило – пленницы умирали не так часто.

Когда ноги Анны коснулись воды, она с облегчением выдохнула – опасность разбиться ей уже не грозит.

«Осталось только не попасться тиграм, волкам и всем остальным», – подумала она и отпустила веревку. Через час она стояла на противоположной стороне пропасти, у поворота на основную дорогу к Бомбею. По краю противоположной стороны ущелья двигались огни.

«Мейсона вызвали из города, – с сарказмом подумала она и бросила взгляд на озаренный огнем двор и огни лечебницы. – Сбежала».

На рассвете обоз с торговцами из соседних деревень подобрал на обочине одинокую белую женщину. Крестьяне везли на базар фрукты, пшеницу и ткани.

– Одежда, одежда! – Анна показывала на свою робу.

Жена торговца понимающе кивнула. Она порылась в мешках и достала ярко-желтое сари.

– Два фунта! Хорошо! – сказала женщина.

– Нет-нет! – ответила Анна. – Мне нужна мусульманская одежда. Чадра.

– Муслим? – удивилась женщина, смотря на ее белую кожу и короткую золотую цепочку на шее.

– Да, – кивнула Анна.

Женщина что-то сказала мужу, который делая вид, что ничего не слышит, управлял буйволами.

Он обернулся назад, бросил быстрый, не очень дружелюбный взгляд на Анну и что-то ответил.

– Да, – ответила женщина.

Мужчина остановил повозку, и вслед за ней остановился весь обоз.

Женщина спустилась на землю и пошла в конец – к последней телеге.

Через несколько минут она вернулась с очень смуглым крестьянином, державшим в руках перевязанные разноцветные ткани.

– Что вы хотите, мэм? – более-менее сносно сказал он по-английски.

– Мусульманское женское платье. С чадрой, – ответила она.

– О, пайджама! Это может для вас быть небезопасным, если вас поймают, – начал набивать цену крестьянин. – У нас очень хорошая мануфактура. Наши платья везут в Афганистан и Персию, даже в Константинополь!

– Очень хорошо! – ответила Анна. – Мне нравятся красивые вещи. Сколько стоит такое платье?

Крестьянин что-то сказал женщине, та ответила, и ее муж, прикрикнув на них обоих, поставил точку в споре.