– Пять фунтов, мэм! – наконец сказал крестьянин.

– Много, – твердо ответила Анна.

У нее было всего двадцать шесть фунтов. Да и к тому же эта чадра стоила максимум полфунта.

– Пятьдесят пенни, – сказала Анна.

Крестьянин закатил глаза, изобразив разочарование, и уже собрался выговориться, но Анна его остановила.

– Друг мой, – покровительственным тоном сказала она. – Или ты сейчас берешь у меня пятьдесят пенни, и отдаешь мне чадру, или я куплю точно такое же платье на базаре за пятнадцать пенни.

Крестьянин на секунду задумался, пожал плечами и сделал вид, что уходит.

Анна отвернулась.

«Лишь бы меня не заметили в этой робе в городе. Может, попросить их довезти меня до базара между мешками? Нет. Испугаются. Если их досмотрят… Хотя, кто сейчас будет досматривать? Это когда было?».

Анна вдруг поняла, что подумала о тысяча восьмисотых годах, как о прошлом веке.

«Боже мой! Уже тысяча девятьсот первый год! Мне тридцать лет! Тридцать! Семь из которых я провела в этой страшной тюрьме!».

Ее кто-то трепал за робу.

– Мэм! – это был тот крестьянин.

– Семьдесят пенни!

– Ладно, – пожалела его Анна.

Она отсчитала ему монеты, взяла свернутую чадру и снова погрузилась в свои мысли.

«Как жить теперь?» – спросила себя она и тяжело вздохнула.

«В городе, который мне известен. Мне знакома только Калькутта. Скотный вагон, Калькутта со словом Маори, а там – посмотрим. У братьев-даяки там были какие-то сородичи. Можно попробовать… И снова попасть в руки Дэвида… – хотя, он наверняка в Лондоне. – Он везде. В любом случае, я правильно все спланировала – надо выбираться из Индии в Европу и обживаться там. Образование у меня хорошее – с голода не умру».

Они подъезжали к городу.

Анна надела поверх робы широкие голубые штаны – пайджама, длинную красную кофту до колен – ангаркху, а на голове повязала большой темно-зеленый платок. Теперь, как минимум, сзади она могла сойти за мусульманку.

Когда обоз проезжал мимо вокзала, Анна соскочила с телеги, перед этим дав женщине десять пени, и направилась к вагонам стоявшего поезда.

– Агра! Агра! – кричали проводники.

Она подошла к одному из них, и тот, лишь бросив взгляд на ее одежду, даже не посмотрев на лицо, сказал: «Муслим», и указал рукой на следующий вагон.

Садиться в вагон с индусами было бы безумием, и она пролезла между колесами на другую сторону – чтобы ее не было видно на платформе, стала обходить состав.

Наконец, дойдя до конца, она увидела два вагона для скота. Лохматый и бородатый седой старик помог ей взобраться и что-то спросил на хинди.

Она в ответ пожала плечами.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Фарси?

– Фарси, – ответила Анна.

Старик улыбнулся и, посмотрев на ее ноги, сказал на английском.

– Беглянка?

Анна испугалась.

– Не волнуйтесь, – продолжил он. – Я проработал в этом ужасном месте тридцать лет. А теперь боги наказывают меня за все, что я там делал. Я узнал вас по этим ботинкам.

Анна посмотрела на свои ноги, и только сейчас поняла, что так и осталась в грубых больничных чоботах.

– Да, не бойтесь вы! – повторил старик. – Вы посланы мне, чтобы исправить карму. И я не только не сдам вас этим проклятым тварям – вашим соотечественникам, но и помогу вам. Уверяю вас, за последние одиннадцать лет я объездил всю Индию, и знаю, как обвести вокруг пальца полицейских. Он достал из сумки хлебную лепешку, и, разломив ее на две ровные части, – дал половинку ей.

– Подкрепитесь.

– Спасибо. – Анна почувствовала, что сильно проголодалась.

Всю ночь она шла по руслу реки, боясь попасть в лапы диким зверям или наступить на змею. Потом ехала в обозе, не позволяя себе расслабиться.

Меньше, чем за минуту, она съела хлеб. Потом сделала два глотка из фляги старика.

– Вы там служили? – спросила она.

– Да, мэм, – с сожалением ответил он. – После восстания сипаев мы оказались уже и не нужны. А жить на что-то надо было. Вот командир и пристроил меня с братом туда стоять на вышках. Платили очень хорошо. Когда я уволился, я был богатым человеком. Мог позволить себе купить большой дом – хоть в Бомбее, хоть в Дели, хоть в Агре, хоть в Калькутте. Мой брат так и сделал – живет в Агре. Я к нему сейчас еду. А я не смог. Я виноват перед ним. Как он стал мужчиной, позвал его к себе. Пять лет мы вместе там были. Он на двадцать лет меня младше – я старший из восемнадцати детей, а он – младший. Остальные все погибли вместе с родителями. А как я стал дервишем – это была страшная история, мэм. Мы ехали с братом в Агру. Как раз собирались осесть. Ну, купили билет на поезд, сели, поехали. И на середине пути сверху в окно к нам влезает мальчишка. Я ему говорю: «Пошел отсюда, шакал малолетний!». А он уже собрался бежать по вагону, но, вдруг остановился и отвечает: «Два брата, и на каждом кровь сотен невольниц дьявола! Спастись от кары бога Варуна они смогут, только если один станет дервишем». Брат ему говорит: «Кто ты такой?». А мальчонка как посмотрит на него, а в глазах – настоящий огонь горит. «Я и есть Варуна!» – сказал он и убежал. Посидели мы с братом, подумали, и я ему говорю: «Аджитт – ты молодой еще. Создавай семью, живи, как порядочный человек. И детей хорошими людьми воспитай. Деньги я отдам тебе». Так и сделали. Приехали в Агру, нашли в городе хорошее место для дома, чтобы и сад большой можно было разбить. За два года построили дом. И я ушел. Благословил брата и ушел.

Анна слушала его и улыбалась. Мягкий голос и добрые интонации, которыми разговаривал старик, действовали на нее успокаивающе.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Аравинда. На хинди это означает – лотос, – ответил старик.

– Очень приятно, Аравинда! Меня зовут Анна, – она подала ему руку.

Он с почтением пожал ее ладонь.

– Поспите, госпожа Анна, – сказал он. – Поезд хоть и тронулся, а дорога нам предстоит долгая. Да и у вас вид измученный.

Он наклонился к ней и провел ладонью по лбу. Анне стало очень приятно от этого прикосновения. Еще несколько минут она, улыбаясь, смотрела на старика, и он отвечал ей такой же доброй улыбкой. Вскоре она подгребла под голову сено, и уснула.