Шрифт:
— Назовите свою,— все так же спокойно отреагировал Николаевский.— И мы снесемся с немецкими товарищами. Должен сказать, что многие из них рискуют жизнью. Про жалкое существование политических эмигрантов и говорить не приходится. Словом, германская социал-демократия крайне стеснена в средствах. Деньги нужны на самое необходимое, в том числе и для продолжения борьбы с фашизмом. Вряд ли они смогут пойти на значительные уступки.
— Коммунисты получили еще более жестокий удар,— словно бы для протокола, хотя никто ничего не записывал, счел нужным высказаться Адоратский.— И тоже нуждаются в помощи. Тельман и многие другие товарищи томятся в застенках. Там, в Германии, льется кровь, но не утихает борьба...
— Вот и помогайте,— процедил, дальнозорко при- щурясь, Федор Ильич.— В данном же случае речь идет не о благотворительности... На сем, полагаю, моя посредническая роль исчерпывается. Борис Иванович,— кивнул он на Николаевского,— располагает всеми необходимыми полномочиями.
— Подумайте, посоветуйтесь и позвоните, когда сочтете возможным,— сказал Николаевский...
— Как вам это нравится? — нетерпеливо спросил Бухарин, едва бесшумно захлопнулась снабженная латунными балансирами дверь.
— Бешеные деньги,— покачал головой Аросев.
— Не может быть двух мнений,— выдавил Адоратский чуть ли не с яростью. Бели бы кто знал, как не хотел, как опасался он этой поездки! Боялся Бухарина (ничего себе «эксперт»!) и своего формально главенствующего, но смехотворного положения, невольной ошибки и страшной ответственности — словом, всего, что прямо или косвенно могло быть кем-то когда-то поставлено ему в вину.— Надо звонить в Москву,— выдохнул, тяжело отдуваясь.
— Я думаю, они сами рассчитывают подзаработать на посредничестве,— через силу выдавил Аросев и почувствовал неожиданное облегчение.— Право слово.
— Так и сделаем,— словно бы не расслышав Аросева, Бухарин наклонился к председателю комиссии.— Пожалуй, сейчас и поеду в полпредство, Владимир Викторович.
Тайный стыд и общая неловкость положения выталкивали его на линию огня. Адоратский определенно дал понять, что звонить придется кому-то другому. Кому, спрашивается? Аросеву?
— Таких денег у нас нет,— Сталин сразу поставил точку.— Торговаться надо уметь. Пускай Аросев нажмет как следует.— И повторил уже сказанное однажды: — Аросев умеет торговаться, а ты, Николай, не умеешь.
Выступление в Сорбонне вылилось в подлинный триумф. Бухарину аплодировали стоя. В Латинском квартале до поздней ночи не затихали яростные антифашистские митинги.
В советское полпредство поступило предупреждение, что «ультра», как деликатно выражались на Ке д'Орсе, готовят ответную акцию. Префектура усилила охрану «Лютеции».
Прогуливаясь с Андре Мальро по Пляс-дель-Одеон, Бухарин, еще не остыв от того головокружительного подъема, который сопутствует полному самовыражению, уточнил основополагающие формулировки.
— Пожалуй, самую существенную черту фашистских режимов всех марок и всех оттенков составляет сложная сеть махрового обмана,— бросил он вскользь, жадно впитывая тревожную меланхолию вечернего неба. Невероятные сумерки Парижа! Он знал, что видит все это в последний раз.— Я безмерно благодарен вам, любезный друг, что вы взяли на себя труд прочитать мое выступление. Все-таки я несколько опасался за свой французский.
— И совершенно напрасно,— Мальро, далекий от эзоповых намеков, кои, вспоив поколения подцензурной печати, сформировали в России целую теневую культуру, уловил тем не менее расширительный смысл кристальной по ясности фразы.— Вы говорили просто великолепно, и думаю, что многие вас совершенно правильно поняли. Зверский мордобой, как вы очень верно отметили, угнетение, насилие, войны — это внешние, очевидные для всех проявления. А вот тезис о политической фикции, обманной идеологической декорации оказался для нас новым. Вы нашли поразительные метафоры, достойные галльского красноречия. Над этим еще будут думать и думать... В Советском Союзе никто так не писал о фашизме,— добавил он после деликатной паузы.— Кстати, в «Правде» обличают Геббельса, Гесса, но очень редко Гитлера, и никогда — в карикатуре. Почему?
— Если хотят сохранить мало-мальски добрые отношения, то избегают личных нападок на главу государства.
— Вчера вы сами с едким сарказмом высмеяли жалкую тщету подобных надежд.
Бухарин лишний раз убедился, что автор «Годов презрения» все видел и все понимал. Созвучны были не только мысли, но и затаенные опасения. Но дикая реальность не оставляла альтернативы ни для кого. Раскол некогда мощного немецкого рабочего движения умостил дорогу нацизму, гибельность политики Сталина в Коминтерне очевидна, а иного все-таки не дано. Со Сталиным против Гитлера.